А на последних строчках, ну вот как раз на "...И поэтому знаю - со мной ничего не случится", я взглядом столкнулась с чьими-то невозможно синими глазами и звук метронома, который имитировал мой витар, завершая песню, стал сопровождением к этим глазам, будто отсчитывая последние мгновения до чего-то. Это потом уже я разглядела и густые, белые, ровные дуги бровей, и длинные, прямые белые волосы, собранные в низкий хвост, и твёрдые губы, и широкие плечи, и мужчин, что подходили к его столу и говорили: "Ольгерд, командир, твоё здоровье!", и папа мой подходил. М-да. Поняла я сразу тогда, что пропала Сольвейг, всё - пипец котёнку. Ничего я у папы не стала в этот вечер спрашивать, спросила на другой день, перед его отъездом домой. Ну, что могу сказать - пипец подтвердился, и не один раз: маг, принц (младший брат короля), герой войны, глава Тайной канцелярии (что означает холод ума и трезвый расчёт во всём), невеста сговорена, вроде эльфийская принцесса, фаворитка имеется, уже много лет как - красивейшая аристократка, временные любовницы не считаны.
Да-а-а, Ольгерд, вот что тебе стоило надеть артефакт истинного зрения, а? Не раздражался бы целый вечер от несоответствия этого непотребного лица и чудесного голоса, не воображал бы себе красоту, которой такой голос соответствует. Хотя попка и ножки у неё славные и талия вполне гибкая. Хм. С такой попкой вполне можно и покороче жилеты носить, и брючки так обольстительно облекают стройные ножки... Уж и не помню, когда такие линии видел. Да и Скайле говорил про идеально сидящий на ней катарнийский шёлк...
Может ну его, это невзрачное личико? Может поиграть? Нет, не смогу... всё-таки нежные забавы только в одном положении это как-то скучно, да и брат засмеёт. Кстати, а грудь, что тоже под артефактом? Не разглядеть никак. Но музыка её просто восхитительна, никогда ничего подобного не слышал, особенно эта, последняя песня, где странный звук в самом конце, как будто отсчитывал мгновенья до чего-то. Создатель! Но как же любопытно, что там скрывается под серой личиной!
На другой день, с утра, поручил секретарю выяснить расписание Сольвейг на ближайшую неделю, после обеда всё получил, к вечеру повесил на себя артефакт истинного зрения и отправился искать таверну, в которой она сегодня пела. Таверна оказалась гномской и там уже заливалась Сольвейг, а ей подпевали гномы:
Я видел, как сияли смехом её фиолетовые глаза, окружённые золотистым ободком по радужке, я видел, как выпятив нижнюю капризную губку, сдувала она со лба прядку каштановых волос, видел, как вольно дышала её высокая грудь, не стеснённая никакими корсетами, как притопывала она в такт музыке своей стройной ножкой. А потом мы опять споткнулись взглядами друг о друга, и я услышал:
Кажется, именно на этом месте я понял, что попал. Я дождался её и пошел провожать, как мальчишка, на самом деле. Сколько мы шли до её таверны, почему оказались у фонтана на Дворцовой площади, зачем снимали камзолы и плескались водой, о чём говорил? Не знаю, не помню. Помню лишь наши руки, сцепленные замком, помню только нежный, лёгкий прощальный поцелуй и соски её груди, в кровь царапающие мою грудь, через две мокрые рубашки - мою и её.
Потом было утро, когда, под горестные стенания садовника, я оборвал какие-то цветы в дворцовом парке и прокрался к ней в комнату, вспомнив все армейские приёмы отвода глаз. Она вышла из ванной, укутанная лишь волосами, украшенная лишь капельками воды. Она была совершенна: её белая шёлковая кожа просто сияла, крохотные розовые соски на пышной груди манили попробовать их на вкус, её талию я, наверное, мог бы обхватить руками, а плоский животик только подчёркивал сладость прелестного персика между ножками. А ножки, о, эти ножки - они были созданы для того, чтобы обхватывать меня в нежных играх, а её круглая, упругая попка так и просилась в руки. Я осыпал её цветами и целовал, целовал её всю - губы, глаза, шею, грудь (тут я чуть не умер), животик, ножки. Я был её первым мужчиной, я носил её на руках по городу и разумные с улыбками смотрели нам вслед...