Может показаться неожиданным этот сдержанный отзыв А. М. Горького после его известных панегириков книге, обычно приводимых всеми, кто пишет на тему «Горький и книга», — о книге как чуде, о том, что всем лучшим в себе он обязан книге, и т. д. Дело, очевидно, в том, что с годами Горький стал трезвее смотреть на книгу, чем смотрел на нее в молодые годы, когда писал приведенные выше гимны книге. В 30-е годы, со всем присущим ему пылом борясь с возраставшим фашизмом и с «внутренними эмигрантами», Горький не мог так безразборно восхвалять книгу, книгу «вообще». Именно к этому последнему периоду его жизни относятся мудрые, взвешенные, классические слова Горького: «Нужно читать и уважать только те книги, которые учат понимать смысл жизни, понимать желанья людей и истинные мотивы их поступков». Нам кажется, как раз в этих словах звучит голос создателя социалистического реализма, а не в романтических преувеличениях раннего Горького.
Глава седьмая Советское библиофильство в годы Великой Отечественной войны
Библиофильство перед началом войны. — Книголюбие на фронте. — Стихотворение А. К. Тарасенкова «Книги». — Библиофильская жизнь Москвы в период войны. — Библиофилы в осажденном Ленинграде.
Если бы мы верили старинному латинскому афоризму «Inter arma silent Musae» («Во время войны Музы молчат»), то по аналогии должны были бы прийти к заключению, что в годы Великой Отечественной войны советское библиофильство вынуждено было «молчать» еще в большей степени, чем девять спутниц Аполлона. Однако советская действительность решительно опровергла как старое изречение, так и сделанный по аналогии вывод из него.
В тяжелые, суровые годы войны советское библиофильство, любовь к книге не только не прекратились, но, напротив, продолжали существовать и развиваться, продолжали оказывать большую психологическую помощь людям, морально поддерживать их, скрашивать собой нечеловеческие порою трудности жизни тех лет.
В условиях военных лет, в обстановке, когда смерть на каждом шагу угрожала людям — на передовых позициях и в осажденных городах, регулярно подвергавшихся обстрелам и бомбардировкам, — проявления любви к книге приобретают другой, большой человеческий смысл.
Один из, может быть, самых глубоких очерков в сборнике «Друзья мои — книги», посвященный рассказу о том, как на Украине в дни фашистской оккупации две уманские библиотекарши, «две мужественные женщины спасли от уничтожения целую районную библиотеку», В. Г. Лидин озаглавил «Книга бессмертна». В итоге изучения материалов по истории библиофильства — русского и зарубежного — мы пришли к выводу, что бессмертна не только книга, но и любовь к книге, — может быть, самая благородная, после любви к человеку и к Родине, разновидность любви, выработавшаяся в культурном мире. Сведения, собранные нами о проявлениях любви к книге в дни Великой Отечественной войны, особенно подтверждают сказанное.
Однако прежде остановимся на состоянии советского библиофильства в самом преддверии войны — в первой половине 1941 г. После временного затишья в работе московских и ленинградских библиофильских организаций во второй половине 1930-х годов, в советском библиофильстве с самого начала следующего десятилетия понемногу стало вновь наблюдаться оживление. Конечно, и раньше, несмотря на прекращение деятельности РОДК, ЛОБ, УБТ, БТБ, советское книголюбие не замерло: букинистические и антикварные книжные магазины продолжали выполнять и перевыполнять свои планы, библиофилы по-прежнему посещали книжные лавки, охотились за «дезидератными» редкостями, заказывали художникам или, кто умел, сами выполняли разнообразные экслибрисы, обменивались друг с другом книгами, гравюрами, экслибрисами, но все это делалось в частном порядке, а не в рамках библиофильских объединений. И все же отсутствие последних явно ощущалось книголюбами, собирателями книг, библиофилами.
Поэтому вполне естественно, что вскоре стали делаться попытки возобновить коллективный принцип в деятельности библиофилов. На этот раз они исходили из писательской среды. Кажется, одной из первых подобных попыток была состоявшаяся еще 22 апреля 1938 г в Московском клубе писателей «встреча писателей с московскими книжниками-букинистами». Как указывалось в пригласительном билете, в вечере должны были принять участие писатели, букинисты, собиратели книг. Какова была цель встречи и ее результаты, нам неизвестно. Однако только через три года были сделаны дальнейшие попытки создания библиофильских объединений среди писателей, имевшие конкретные результаты.