В последние дни июля состоялся еще один важный съезд — I Всероссийский крестьянский съезд; на него прибыли около 100 делегатов из 22 губерний. Если образованный двумя месяцами раньше Всероссийский крестьянский союз выдвигал лишь требования конституционною порядка, этот съезд выступил с более решительными резолюциями: в отношении земельных реформ речь шла об отмене частой собственности на землю и экспроприации землевладельцев (с компенсацией или без, в зависимости от конкретного случая), в облает политической требовались избрание на всеобщих выборах Учредительною собрания, реформа кабальною налогообложения крестьян, отмена сословной иерархии.
Принятые резолюции отражали чаяния крестьян, высказанные ими на съезде и представлявшие собой своеобразный синтез либеральной политической программы, предложений эсеров, пропагандируемых земскими служащими и известных в деревне через газеты, которые, по сообщениям полицейского донесения, «грамотные крестьяне читают ныне с полным доверием.., и большим интересом», а также традиционных крестьянских требований. На смену разрозненным местным выступлениям крестьянства рождалась политическая организация в масштабах страны. На четкие и основательные требования, исходящие от всех слоев общества, власти ответили заведомо устарелым проектом. 6 августа Николай II наконец подписал указ об учреждении новой Государственной думы. На деле но было совещательное собрание, в чьи обязанности входили лишь «предварительная разработка и обсуждение законодательных предположении», не касаясь основных законов империи. Дума была лишена всякой инициативы и не имела права голоса по вопросам бюджета. Выборы в нее должны были проходить по весьма сложной системе, сочетавшей сословный и имущественный ценз, что сокращало участие в выборах представителей средних слоев населения и полностью лишало рабочих всяких избирательных прав.
Указ от 6 августа вызвал всеобщее возмущение оппозиции. Либеральные газеты комментировали событие примерно так: «Вот поистине русская реформа — самодержавие в очередной раз отбирает одной рукой то, что дала другая». Вместо ожидаемого успокоения страна пришла в крайнее возбуждение во время предвыборной кампании Думу предполагалось избрать в январе 1906 г, а пока политическая борьба вспыхнула с новой силой Единственным выигрышем властей стал раскол либеральной оппозиции на сторонников и противников бойкота выборов.
Наиболее консервативная часть либералов высказывалась за участие в выборах, надеясь использовать будущую Думу, пусть даже устройство ее небезупречно, как трамплин для выдвижения новых требований. Что касается радикального крыла либерального движения (его представлял теперь Союз союзов, насчитывавший более 40 тыс. членов), то оно потребовало бойкота заранее фальсифицированных выборов, которые могут только дискредитировать саму идею демократии. Социалисты–революционеры в свою очередь высказались за бойкот. Их примеру последовали социал–демократы, так как выборы, из участия в которых были исключены рабочие, ничего им не сулили. Тем не менее как одни, так и другие надеялись использовать предвыборную кампанию в целях собственной пропаганды. Пока оппозиция, в значительном большинстве отрицающая любую форму цензитарного совещательного собрания, продолжала кампанию бойкота, оформилась выдвинутая в сентябре одновременно Союзом союзов и социал–демократами идея всеобщей стачки — единственного способа добиться от самодержавия мер, которых общество требовало с начала 1905 г.
В течение лета напряженность постепенно падала, однако в сентябре рабочее движение внезапно вновь усилилось. 1 9 сентября началась самая крупная всеобщая забастовка, какую когда‑либо знала страна. Первыми забастовали типографские рабочие Москвы, потребовавшие пересмотра тарифных ставок за правку знаков препинания, которые должны были считаться целым словом. Троцкий писал тогда по этому поводу, что «…это маленькое событие открыло собой не более и не менее, как всероссийскую политическую стачку, возникшую из‑за знаков препинания и сбившую с ног абсолютизм». В течение нескольких дней забастовки солидарности охватили многие московские предприятия, а затем распространились на Санкт–Петербург, где тоже первыми выступили печатники. 8 октября, когда движение уже шло на спад, распространился слух о том, что делегаты Союза железнодорожников арестованы. Тогда Союз призвал к стачке все железные дороги страны. Так из экономической забастовка переросла в политическую, так как речь шла теперь уже о защите прав профсоюзов, и превращалась в так долго ожидаемое и откладываемое испытание самодержавия на прочность. С 12 октября забастовка полностью парализовала всю железнодорожную сеть империи. Она охватила промышленность, сферу обслуживания, банки и даже страховые общества и торговлю. 14 октября в Петербурге, как и в Москве, встали и поезда, и весь транспорт, не выходили газеты, не работал телефон, не было электричества. Число бастующих достигло полутора миллионов. Провинция тоже не отставала: в Екатеринославе, Харькове, Одессе вспыхнули восстания рабочих, улицы покрылись баррикадами. 13 октября в Санкт–Петербурге образовался Совет рабочих депутатов, в который вошли сотни делегатов, избранных бастующими ведущих предприятий города. В исполкоме Совета представители эсеров, меньшевиков и большевиков играли часто непропорционально значительную, если учесть их реальное влияние, роль, свидетельствовавшую о распространении их идей среди рабочих столицы. Совет рабочих депутатов 17 октября опубликовал свой первый информационный бюллетень (газету «Известия») с призывом ко всем бастующим вступить в контакт с ним — «единственным полноправным представителем трудящихся Санкт–Петербурга».