Вернувшись из ссылки, лидер меньшевиков Церетели настоял на том, чтобы Совет более точно определил свою позицию в пользу тех, кто отдавал приоритет борьбе за мир, или тех, кто настаивал на защите революции. По его мнению, следовало одновременно продолжать войну, «сохраняя боеспособность армии для активных операций», и потребовать от правительства принять энергичные меры для заключения мира «без аннексий и контрибуций». 26 марта Церетели добился одобрения этой центристской позиции — борьба за мир и защита революции — значительным большинством Совета. Под давлением Совета Милюков был вынужден согласиться с опубликованием ее в форме «Воззвания к народам России». По словам Милюкова, этот документ, рассчитанный на «внутреннее потребление», не должен был повлечь за собой — что было бы неприемлемо, — никаких требований к союзным правительствам.
Обеспокоенные после обнародования «Воззвания к народам всего мира» боеспособностью русской армии, правительства решили войти в контакт с Временным правительством России через посредничество социалистов, на которых возлагалась задача возродить боевой дух нового режима. В Петроград отправились две делегации: «чрезвычайная посольская миссия» двух министров–социалистов (англичанина Хендерсона и француза Альбера Тома, которому было суждено сыграть важную роль в разрешении апрельского кризиса) и делегация западных социалистических лидеров (Муте, Кашен, Сандерс). Социалистическая делегация, приехавшая официально для того, чтобы приветствовать революцию от имени западных социалистов, была настороженно встречена Советом, который подозревал ее — и не без оснований — в желании добиться возобновления наступления в тот самый момент, когда с таким трудом была выработана формула мира «без аннексий и контрибуций». Западные социалисты на словах одобрили эту формулу, но сдержанно встретили предложение русских, согласно которому вопрос об Эльзас–Лотарингии и других объектах спора между воюющими сторонами следовало урегулировать путем референдума под международным контролем. Но ввиду того, что русские решительно отвергали идею сепаратного мира, Муте, Кашен и Сандерс в конечном счете установили прекрасные отношения со своими коллегами из Совета и даже были приглашены на Съезд солдатских комитетов Западного фронта, который проходил в Минске, чтобы поддержать представителей Совета и при необходимости «поднять дух» солдат.
Лозунги Совета о «мире без аннексий» и «революционном оборончестве» были горячо приняты делегатами этого съезда, показавшего, что командование (и в большой степени правительство) потеряли всякий авторитет у войск. Исполненные твердой решимости добиться выполнения Приказа № 1 (к которому добавился в связи с настойчивыми просьбами офицеров Приказ № 2, ограничивший компетенции солдатских комитетов), солдаты ежедневно сталкивались с непримиримостью офицеров, не желавших никакой демократизации армии, никакой либерализации военных институтов и решительно настроенных на ведение войны до победного конца. В глазах солдат Приказ № 1 никоим образом не означал, вопреки утверждениям командования и военного министра Гучкова, «смерти армии» или «отрицания всякой дисциплины». Солдаты были готовы воевать — в тот момент они еще полностью доверяли Совету, — но отказывались терпеть систематические унижения. В том, что солдат понял существование связи между проблемами дисциплины, предназначением армии в обществе, эксплуатацией патриотического чувства и продолжением войны в целях, которые могли обернуться против революции и интересов солдата–крестьянина (или рабочего), солдата–гражданина, меньшую роль сыграла большевистская пропаганда, чем поведение офицеров. Действительно, большинство солдат впервые услышали слово «большевик» из уст офицеров, называвших «большевиком» любого солдата, отказывавшегося повиноваться приказу, желая дискредитировать таким образом партию Ленина, но добиваясь обратного эффекта.
Именно в этой напряженной обстановке разразился апрельский кризис. 1 8 апреля Милюков направил союзным державам ноту с изложением целей России в войне. Этот документ напоминал, что Временное правительство будет скрупулезно выполнять обязательства, взятые на себя старым режимом по отношению к союзникам. Но в нем не было ни слова о стремлении Совета, выраженном в воззвании от 27 марта, к миру «без аннексий и контрибуций». Это вызвало настоящий шок у общественности страны. Многие сочли, что имела место провокация с целью столкнуть лбами Совет и верховное главнокомандование.