Первый комитет общественного самоуправления был создан в московском микрорайоне Братеево, известном своим тяжелым экологическим положением (соответственно организаторами комитета были местные неформальные экологические группы). После создания комитет предпринял ряд мер, направленных на защиту здоровья населения, организацию культурной жизни, решение социально-бытовых проблем в районе. Появление тысяч независимых «собраний трудовых коллективов», «советов предприятий» и даже легальных «стачечных комитетов», которые, превышая в некоторых случаях предоставленные новым законом о государственном предприятии права, также стали «микроцентрами» власти, свидетельствовало о тихой революции, завершением которой стало упразднение или отстранение от реальной власти сохранившихся прежних профсоюзных и политических структур. Этот процесс заставлял вспомнить о событиях, происходивших в 1917 г.: образование «созвездия» автономных центров власти, с каждым днем делавшее все более очевидной слабость традиционных политических институтов.
Проявившаяся в массах воля к раскрепощению социальной жизни, обилие комитетов, организаций, групп, народных фронтов, родившихся в огне нонконформизма, угли которого тлели в период «застоя», все более явно указывали на ограниченность и противоречивость частичной, искаженной демократизации. Ущербность последней наиболее ярко выражалась в стремлении к сохранению однопартийной политической системы, монополии КПСС на анализ общеполитических проблем и разработку стратегических концепций. Но что же оставлялось «возрожденным» Советам?
Начиная с лета 1990 г. переход к многопартийности стал вопросом, требовавшим незамедлительного решения. Пониманию этого в огромной мере способствовала весенняя победа Ельцина и последовавший за ней в июле его выход на последнем, XXVIII съезде КПСС из партии. Этот демарш Ельцина был с полным основанием истолкован как первый шаг к конституированию новой массовой партии.
4. «Новое мышление» и поворот во внешней политике
Особенно значительные изменения в стране произошли в области внешней политики. Они сопровождались последовательной и всеобъемлющей критикой прежних подходов. «Критический анализ прошлого показал, — можно прочитать в тезисах, принятых XIX партийной конференцией, — что и на нашу внешнюю политику наложили отпечаток догматизм, субъективистский подход. Было допущено ее отставание от фундаментальных изменений в мире, не в полной мере реализовывались новые возможности для снижения напряженности и большего взаимопонимания между народами. Добиваясь военно-стратегического паритета, в прошлом не всегда использовали возможности обеспечить безопасность государства политическими средствами и в результате дали втянуть себя в гонку вооружений, что не могло не сказаться на социально-экономическом развитии страны и на ее международном положении».
Этот крутой поворот (согласно М.Татю, «речь здесь идет уже о фундаментальном пересмотре концепций, определявших лицо советской внешней политики») получил обстоятельное «теоретическое» обоснование, названное «новым мышлением», усилиями идеологов перестройки и самого Горбачева в его вышедшей в 1987 г. книге «Перестройка и новое мышление для нашей страны и для всего мира».
Журнал «Коммунист» в № 7 за 1988 г. опубликовал тезисы для обсуждения, озаглавленные «Социальный прогресс в современном мире», суть которых состояла в следующем. Три «мира» человеческой цивилизации — капиталистический, социалистический и третий мир — сегодня находятся в глубокой взаимозависимости. Они принадлежат единому миру, в котором уже невозможно достичь превосходства военными средствами. В равной мере изжила себя и практика оценки международных событий исключительно через призму конфронтации между Востоком и Западом. Идеология должна подчиниться реальным условиям, в которых существует* мировое сообщество. В решении специфических проблем, связанных с противостоянием отдельных стран и регионов, следует исходить из глобальных тенденций и зависимостей. Перед лицом новых задач демаркационная линия между силами прогресса и силами реакции больше не совпадает, в широком смысле, с границами, исторически сложившимися между странами и блоками и даже между классами и партиями.
Эти малоубедительные импровизации («решительная ревизия марксистской теории империализма», по Э.Манделю) не могли скрыть двойную, прямо связанную с перестройкой экономики цель, поставленную перед внешней политикой.