Кризис, следовательно, становился также кризисом морали и культуры. Под влиянием коррупции и увеличивающегося разрыва между руководителями и руководимыми происходило крушение тех нравственных ценностей, без которых любое общество рискует распасться. Аналогичные кризисные явления зачастую наблюдались, правда, и в других странах в периоды бурных преобразований. Однако чего недоставало в СССР, так это именно преобразований. Страна пребывала в застое. Как следствие застоя, развивался пессимизм. Официальным властям не было никакой подающей надежду альтернативы. От руководящих кругов давно уже не поступало /549/ никаких новых или стимулирующих идей. Культурные институты в целом являли собой удручающую картину. В поисках источников вдохновения советские люди, начиная с наиболее молодых, вынуждены были обращаться либо к загранице (как бы плохо они ее не знали), либо к собственному давнему национальному прошлому (каким бы архаичным оно ни выглядело).
Тем не менее эта реалистическая картина кризиса осталась бы неполной, если бы мы не сказали, что брежневские годы не были лишь временем застоя. С особой очевидностью это прослеживается в области культуры. Мы говорили до сих пор о диссидентстве, об эмиграции значительных интеллектуальных сил, растущем разрыве между властью, ее идеологией и творческими, духовными потенциями общества. Даже будучи придавленными и лишенными средств выражения, эти потенции не исчезли. Пускай подспудно, но продолжался круговорот идей, чему способствовало расширение контактов с внешним миром, а следовательно, и с собственными ранее эмигрировавшими соплеменниками. В узком дружеском кругу продолжались споры и осмысление действительности. Создавались произведения — «в стол» или для нелегального распространения. Разумеется, этого было мало для обеспечения расцвета нового мышления. Лишенное выхода, это явление становилось скорее источником фрустрации как раз для лучших интеллектуальных сил страны. И тем не менее история диссидентства, которое не могло проявить себя при свете дня и, несмотря на это, продолжало существовать, остается одним из тех аспектов брежневского времени, которому будущие историки должны будут уделить величайшее внимание в своих исследованиях, ибо это движение уже содержало в себе в зачаточном состоянии то, что произойдет позже. Здесь же достаточно отметить, что оно лежало у истоков скрытого конфликта между обществом, его интеллигенцией и политическим руководством страны. Это тоже было одной из сторон кризиса, и, разумеется, одной из наиболее важных его сторон.
Международный кризис
Когда общество таких масштабов, как советское, переживает глобальный кризис, вроде того, который мы только что попытались описать, это не может не отразиться и на его международном положении. В начале 80-х годов серьезные признаки кризиса дали о себе знать и в этой области.
Явление это было тем более примечательно, что именно к этому времени СССР, как могло показаться, достиг высшей точки своего могущества. Правление Брежнева длилось 18 лет. Первое десятилетие характеризовалось положительным развитием его внешней политики. Ее главные результаты были достигнуты в первой половине 70-х годов. Их обозначают обычно термином «разрядка», и их кульминация — совещание в Хельсинки летом 1975 г. с его Заключительным /550/ актом, который был подписан 34 странами, то есть всеми европейскими государствами (кроме Албании, но включая Ватикан), а также Соединенными Штатами и Канадой.
Кульминационная точка «разрядки» — Заключительный акт Хельсинки — был таковым в том смысле, что увенчал длительный процесс постепенного улучшения отношений между двумя политическими блоками в Европе и их державами-гегемонами. В ходе этого процесса была осуществлена серия важных международных соглашений. С одной стороны, они привели к урегулированию наиболее острых спорных вопросов, оставленных в Центральной Европе войной и послевоенными годами: окончательному утверждению новых границ, начиная с границ Польши и Чехословакии; признанию существования двух германских государств, которые были приняты в члены ООН; установлению нового статуса для Западного Берлина. С другой стороны, между Советским Союзом и Соединенными Штатами установились менее напряженные отношения, нашедшие свое наиболее показательное выражение в заключении первых, пускай даже пока частичных, соглашений по ограничению ядерных вооружений. Поскольку все это с давних пор было целью советской дипломатии, можно было говорить — и московская пропаганда не упускала такого случая — об успехах дипломатии СССР. Хельсинский акт как бы соединял эти новшества в некую общую картину, заставляющую различные страны Европы и Америки стремиться к установлению новых политических, экономических, культурных или попросту человеческих отношений.