Высочайшая директива была мгновенно принята. В апреле того же года только что образованная «Литературная газета» опубликовала статью В.Ермилова «Подвиг Анны Соколовой», где цветистые комплименты в адрес романа Степана Кургузова перемежались со снисходительно-пренебрежительными оценками романа Обольянинова. «Конечно, для своего времени роман „Красная Луна“ бывшего графа Обольянинова был полезен и сыграл немалую роль, — небрежно замечал Ермилов. — Школьники начальных классов и сейчас могут извлечь из него известную пользу. Однако нельзя забывать, что мы живем уже не в 1921-м, а восемь лет спустя, в эпоху обострения классовой борьбы, активизации врагов и двурушников (таких, как предатель Соколов из романа „Катапульта“), а в перспективе — в эпоху грядущего военного и научного использования Луны. И роман Степана Кургузова потому — волнующе современен, поступок Анны Соколовой исполнен высокого революционного пафоса. Собственно говоря, убивает она не мужа, а шпиона, врага, изменника Родины. Кто осмелится сказать, что она была неправа?..»
И правда — не осмелился никто. Вслед за статьей Ермилова появилось еще десяток-полтора публикаций-близнецов (в журналах «Литература и марксизм», «Литературный критик», «Наши достижения», «Молодая гвардия», «ЛОКАФ», «Звезда» и др.), где перепевалось одно и то же — «мировая революция в зеркале литературы», «обреченность буржуазной агентуры», «нерушимость наших рубежей», «Луна как символ научного гения Советской страны», «подвиг Анны» и т. д. Роман «Катапульта» сразу был перепечатан несколькими центральными издательствами, расценившими его как «заказ № 1»; коллекционеры раритетов сегодня считают за честь иметь роскошное подарочное издание «Катапульты» (Москва, Государственное издательство, 1929), отпечатанное всего пятитысячным тиражом, иллюстрированное гравюрами Житомирского (ученика Полякова), с послесловием академика Н.Морозова.
Если верить мемуарам Якова Зелинского, чуткий Авербах сразу же после статьи в «Правде» самолично поехал на Сивцев Вражек к Кургузову — где тот снимал комнату — и немедленно предложил ему: 1) квартиру в центре Москвы и 2) место в центральном правлении РАППа. Квартиру от пролетарских писателей Кургузов согласился принять, членский билет ассоциации, не без колебаний, тоже взял, но вот от руководящей должности в РАПП отказался категорически. Позднее биографы напишут о «скромности молодого литератора» (Б.Левада), о его «желании не ввязываться в окололитературные дрязги, а работать и работать» (С.Нейман) — что, на наш взгляд, совершенно не соответствует действительности; доказательство тому — бойкая и именно «окололитературная» деятельность Кургузова после 1932 года. Скорее всего, автор «Катапульты» уже был кем-то предупрежден, что через год-другой РАПП падет. Видимо, поэтому предложение Авербаха он встретил столь отчужденно. «Казалось, он стремился держаться от руководства РАППа подальше, как от заразных больных», — проницательно отмечал всё тот же Я.Зелинский. Будущее показало, что Кургузов был, в известном смысле, прав: «болезнь» руководящих рапповцев называлась коротко — небытие (большинство из них было расстреляно в 37–38 годах). «Заразиться» этим недугом автора «Катапульты» категорически не устраивало.
Легко представить, что роман «Катапульта» сразу же оброс своими почитателями и последователями. В первую очередь, речь идет о таких литераторах, как Валерий Маркелов, Анатолий Спирин, Михаил Лодочкин, Андрей Румянцев, Владислав Понятовский и проч. Обидное прозвище «подкургузники», похожее на «подгузники» и на «подкулачники» одновременно (которым их наградил желчный Эмиль Левин), этих авторов, похоже, не смущало. Уже в 1930 году все они «выстрелили» по роману на тему Луны, нового секретного оружия и мировой революции. Если даже слабейшие из «селенитов» по крайней мере брали за образец талантливый роман Обольянинова, то «подкургузники» вынуждены были ориентироваться на эстетические и этические нормы, установленные в романе «Катапульта». Соответственно, все их «положительные» герои выходили еще бледнее, чем у Кургузова (по сути, превращались в тени теней учебника политграмоты), а «отрицательные» обязаны были еще больше прибавлять по части «кривых улыбок», «отвратительных оскалов» и «бегающих глазок» — не говоря уже про «заплывшие сытые рыла».