На взгляд стороннего наблюдателя, вся эта история могла повергнуть в недоумение целое поколение критиков. С точки зрения психологии трудно представить, что все последующие действия этой неуравновешенной женщины были вызваны не только приступом ярости, но и обещанным ей денежным вознаграждением.
Так или иначе, она призналась в том, что сама производила стук и подтверждала возможность фальсификации. Вскоре последовало ее выступление в Мюзик-холле нью-йоркской Музыкальной академии. Прежде всего, следует особо отметить тот факт, что в таком просторном зале любые заранее подготовленные звуковые эффекты можно было бы приписать действию медиума. Более важным является свидетельство репортера «Нью-Йорк гералд» о прошедшем ранее закрытом собрании, на котором он присутствовал:
«Я услышал первую серию ударов, раздававшихся прямо из-под моих ног и ножек кресла, в котором я сидел. Стук повторился вновь уже из-под стола, на который я опирался. Она проводила меня к двери, и я услышал стук с внешней стороны двери. Затем она села на вертящийся стул перед фортепьяно: инструмент задрожал, сильно резонируя глухой стук».
Его репортаж подтверждает то, что стук контролировался ею, но репортер был неопытен в этих вопросах, как, впрочем, и любой представитель прессы, в чем автор не раз имел возможность убедиться. Только по неопытности можно было поверить в то, что звуки, такие разные по качеству и направлению, могли производиться самим медиумом или его башмаками. На самом деле он совершенно не представлял себе природы стука. Автор убежден и в том, что сама Маргарет также не имела четкого представления о том, откуда возникает стук. То, что ей было что продемонстрировать, доказано не только репортером, но и мистером Веджвудом — лондонским спиритом, который присутствовал на ее сеансах в Лондоне. Не будем утверждать, что для разоблачений Маргарет не имелось никаких оснований. Попытаемся определить, каковы эти основания.
Главные события, послужившие прекрасной добычей для предприимчивой прессы, разыгрались в августе-сентябре 1888 года. В октябре Кейт решила объединить силы с Маргарет. Напомним, что на самом деле ссора произошла между Кейт и Леа, так как именно она решила отобрать детей у Кейт, мотивируя свое решение плохим влиянием матери на сыновей. Хотя Кейт сама по себе вовсе не жаждала мести и даже решила прекратить свои как публичные, так и закрытые выступления, но она была союзником Маргарет, в ее интригах, направленных против Леа.
«Она была одной из тех, кто требовал моего ареста прошлой весной, выдвигая нелепые обвинения в моей жестокости по отношению к собственным детям. Не знаю почему, но она всегда ревновала меня к Мэгги. Думаю, что истинная причина крылась в том, что она не обладала таким даром, как мы обе».
21 октября Леа присутствовала в Мюзик-холле при отречении Маргарет и ее публичных разоблачениях. В течение всего ее выступления она не проронила ни слова, что могло быть расценено как молчаливое согласие с выводами сестры.
Даже если это было и так, то раскаяние наступило очень скоро. Прошло меньше месяца, и 17 ноября она пишет письмо из Нью-Йорка в Лондон, миссис Коттел, хозяйке старого дома Карлейля. Вот это замечательное письмо:
«Я должна была бы написать вам раньше, но мое потрясение после посещения выступления Мэгги с ее разоблачениями спиритизма было настолько велико, что я долго не могла никому поведать об этом.
Устроитель этого мероприятия снял зал в Музыкальной академии — самое просторное помещение в Нью-Йорке; зал был переполнен. Они заработали 1500 долларов чистыми. Как бы я желала остаться с вами! Если бы средства позволили, то я немедленно вернулась бы и забыла бы обо всем.
Сейчас я думаю, что могла бы сделать деньги на доказательстве того, что стук никогда не был ни выдумкой, ни фальсификацией. Ведь многие приходят ко мне с расспросами о выступлениях Мэгги, но я никого не принимаю.
Им будет тяжело доказать свою правоту, это не удастся сделать.
Мэгги выступает с публичными разоблачениями по всей Америке, но за все это время я видела ее один раз»[62].
Письмо указывает на материальную заинтересованность Маргарет в этом деле. Мэгги, однако, очень скоро поняла, что разоблачения не принесут большой прибыли и нет большого смысла лгать, когда тебе за это плохо платят или не платят вовсе. Кроме того, ее затея могла лишний раз продемонстрировать, насколько прочны позиции спиритизма. Ее вероломство не смогло поколебать сторонников движения. По этим или по другим причинам, а может быть из-за угрызений совести, она признала, что обманула общественность, преследуя корыстные цели. Через год после сенсации она дала интервью в «Нью-Йорк пресс» («New York Press») от 20 ноября 1889 года: