По происхождению он был галл; издавна его фамилии было присвоено сенаторское звание. При нашествии франков знатные галло-римские роды склонялись перед завоевателем. Франков было немного; они казались дикарями; они прикрывались звериными шкурами, но были храбры и свирепы; перед ними бежали изнеженные римские воины, которые не могли более защищать галлов. Чтобы укрыться от мести варваров, знатные фамилии старались так или иначе примкнуть к церкви, перед видом которой опускались страшные копья франков; поэтому многие занимали церковные должности. В семействе Григория епископское звание в Туре было наследственным. Мало того; его родственники занимали другие высшие церковные кафедры в Южной Галлии. Он сам с молодых лет был предназначен к монашеству. Хлодвиг прошел с огнем и мечом всю Южную Галлию; вражда в доме Хлодвига привела к полному разорению эту область; только в стенах монастыря население могло найти убежище. Григорий родился во время междоусобной войны Меровингов; он видел своими глазами ее продолжение, а умирая, не уносил в могилу надежды на лучшее будущее. Прочтите О. Тьерри и будете иметь точное понятие об эпохе, но помните, что Тьерри ориентируется лишь на одного Григория. Свое впечатление, сложившееся под влиянием окружающего, при виде падения веры, добрых нравов, он высказал с глубокой печалью в начале своей «Священной истории франков». Дети Хлотаря I, Зигберт и Хильперик, вступили в ужасную борьбу из-за жен: Брунгильды и Фредегонды. Епископ Тура держался Зигберта и Брунгильды. Пламя борьбы охватило Тур, Пуатье и окрестные города. Григорий поддерживал третьего брата, Гунтрама Бургундского, а потом сына Зигберта, Хильдеберта Австразийского. Он вообще был доволен ходом событий. Григорий во введении предпосылает очерк всемирной истории от сотворения мира, библейской и светской; но когда касается последней, то путается, например, в рассказе об ассирийцах и египтянах. Сведения его очень ограничены. Зато история христианства в Галлии известна ему обстоятельно; сюда в сокращении вошло кое-что из его церковно-исторического сочинения. Во второй книге он переходит к франкам и заполняет ее целиком историей Хлодвига, причем национальные предания из истории франков занимают видное место. Третья и четвертая книги доведены до Хлотаря I. Начиная с пятой Григорий рассказывает как очевидец; по мере движения событий изложение становится подробнее; последние книги охватывают лишь два года; большей подробности трудно ждать. Критики мало; события в соседних странах игнорируются.
Сочинение Григория считают в его значительной части легендарным, но эти-то легенды и ценны для нас. Тьерри заявляет, что Григорий точен даже до педантизма и что речи, которые он вкладывает в уста героям, были доподлинно ими сказаны. Это совершенно несправедливо, потому что произнесение таких речей невозможно. Возьмите, например, известную речь Хлодвига в битве при Цюльцихе в 496 г., когда франкам грозила гибель и когда кунинг говорил, весь в страхе: «Иисусе, Ты, которого Кротекильда называет сыном Бога, Ты, который, сказывают, помогаешь находящимся в опасностях и даешь победу надеющимся на Тебя, взываю благоговейно к Твоей помощи. Если Ты поможешь мне победить врагов и если я испытаю наделе могущество Твое, которое испытывают народы Тебе верные, то я уверую в Тебя и приму крещение во имя Твое. Я взывал к моим богам, но вижу, что они не могут помочь мне; я убедился теперь, что они не имеют власти, потому что не помогают тем, кто им поклоняется. Теперь я взываю к Тебе и в Тебя хочу верить; только помоги мне одолеть моих врагов». При анализе первой части речи вы видите повторение известной молитвы, которую, конечно, язычник не мог выучить наизусть. Вторая часть естественнее, но подобная логичность речи в данном случае положительно неуместна. Скорее всего, Хлодвиг не говорил никакой речи, а если сказал несколько слов, то далеко не таких, которые просятся под перо классических историков. Так искусственно было позднейшее ораторство. Возьмем другую сцену из последней книги: Фредегонда в отчаянии; она с мужем сидит в скучном дворце около больных умирающих детей; тусклый огонь горит в очаге. Фредегонда, вспоминая свои злодеяния, кается. На королеву нашел, по мнению Тьерри, дар импровизации, присущий германским женщинам. Григорий будто записал в латинском переводе эту поэзию германской героини, только что кипевшей гневом и злобой. «Давно мы творим зло, и милосердие Божие нас терпит; часто оно карало нас болезнями и другими бедствиями, а мы все не исправились. И вот теряем сыновей наших… слышишь, их изводят слезы неимущих, жалобы вдовиц, вопли сирот, и нет нам надежды сохранить их. Мы стяжаем злато, не зная, для кого все это копим; теперь сокровища наши, полные мщения и проклятий, остаются без господина. Не полны разве были вином наши подвалы? Не ломались разве под пшеном наши житницы? Разве сундуки наши не были набиты златом, серебром, каменьями, ожерельями и всякими царскими уборами? И вот, что было у нас лучшего, — все теряем». Затем Фредегонда, в порыве кающейся грешницы, у одра умирающих сыновей, замаливает мир души их уничтожением тяжелых налогов. Но разве этот поэтический стон мог быть кем-нибудь записан, когда не было посторонних в пустом дворце? Разве епископ мог подслушать что-либо подобное? Но приведенное место — а таковых много — в то же время служит доказательством высокого литературного значения творения Григория, которое, будучи единственным историческим трудом в том веке, возвышается на многих страницах до чистой поэзии. Григорий кончает свою историю 593 г. Он оставил свое отечество в состоянии некоторого покоя под властью Хильдеберта. В 594 г. он скончался.
Исидор Севильский (570–636). Далеко не столь интересны в литературном смысле труды историков вандалов, свевов и англосаксов. Один писал в VII, другой в VIII в. Исидор Севильский (Isidoras Hispalemsis), епископ, был ученейшим человеком своего времени. Он родился в Картахене, в Испании около 570 г., когда Григорий был в полной славе, а умер в 636 г. По происхождению он был грек. Как богослов, он после смерти Св. Леандра был избран на кафедру в Севилье. Вандалы разлились по полуострову; их опустошения вошли в поговорку. Исидор по отношению к ним находился в таком же положении, как Григорий к франкам. Он также был одним из покоренных, также принадлежал к богатой фамилии, также явился охранителем интересов церковных, в надежде церковью спасти от разгрома национальный элемент. Но он для католической церкви сделал больше Григория. Ему приписывают, хотя неверно, свод декреталий, давших такой авторитет папству. Еще больше он сделал для науки своей энциклопедией[237].
Беда Достопочтенный (673–731). Беда жил ровно столетием позже Григория. Вся его литературная деятельность прошла в том приходе, где он родился и умер. Кровный англосакс, он не покидал берегов Тайна.
Пресвитер большего монастыря на границах Шотландии, он написал до пятидесяти сочинений, за что получил имя «светоч церкви». Помимо своих заслуг в качестве историка англосаксов, он занимает известное место в истории еще потому, что первый внес деления в историю, исходя из основной идеи Евсевия. Таких эпох шесть: 1) от Адама до Ноя, 2) до Авраама, 3)до Давида, 4)до ассирийского пленения, 5) до Августа, 6) до Ираклия. Эта схема стала обязательной; она проведена в его «Хронике», доведенной до 726 г., произведении слабом, поверхностном, интересном только своими периодами[238]. Важнее другое сочинение: «Церковная история народа англов» от Цезаря до 731 г. Король Альфред перевел эту обширную историю на народный язык в X в. Как все национальные историки того времени, Беда писал в церковном духе. Тогда вообще историком мог быть только образованный монах или священник. Его интересы делались в его глазах народными. Это надо иметь в виду при оценке творений Беды.
238