Гельмольд (ок. 1125 — после 1177). Последователем Титмара был Гельмольд, живший в следующем столетии. Он был священником в Бозове, на славянских землях, и видел распространение католичества в славянском мире после долгой борьбы.
Тогда славян уже перестали бояться: они сами были предметом нападений и терпели поражения. Гельмольд выше Титмара как писатель. Его язык чистый, изложение занимательное. Две книги «Славянской хроники» начинаются с обращения славян в христианство и доведены до 1171 г. Автор — немец, но он непосредственно сосредоточился на славянском мире и изучает его с любовью. Он смотрит на свой труд, как на дань Любекской церкви за ее благодеяния, потому и описывает обращение славянского народа, «дабы изобразить, трудами каких государей и каких ревностных проповедников была первоначально насаждена христианская вера и потом снова восстановлена». Он сознает важность умственных занятий. «Если бы среди мрака этого мира не блистал луч науки, то все покрылось бы ночью. Достойны порицания те, которые замкнули свои уста и предались скользкой суете мира сего. При помощи Божией я решился описать верно все, что случилось в наше время, или что я слышал от старожилов, или сам видел, причем поздние годы должны быть описаны подробнее».
Козьма Пражский (1045–1126). Козьма имеет значение не столько в историографии германской, сколько в историографии славянской. В этом последнем смысле оно сосредоточивается на чехах. Его сочинение, называемое «Три книги Богемской хроники», излагает судьбы Чехии и Моравии за 1039–1092 гг. В первой книге — общее обозрение до времени старшего Бретислава; во второй рассказывается о замыслах старшего Бретислава отомстить полякам за обиды, нанесенные ими чехам, приведение их замыслов в Исполнение, разрушение чехами Кракова и других польских городов и крепостей, возвращение в Чехию, вмешательство германского императора, который потребовал возвращения полякам похищенных сокровищ, походы его на чехов в союзе с саксонским герцогом, причем тевтонская гордость сказалась в следующих словах императора: «Хотя бы чехи построили стены выше леса, хотя бы подняли башни до небес — не спасутся; как напрасно бросается сеть перед глазами пернатых, так нисколько не опасны для тевтонов засады чехов. Даже если бы они поднялись выше облаков и заключились между светилами небесными, все это нисколько бы не помогло погибшему и несчастному народу». Так сказал цезарь и велел всем вместе напасть на лес, а сам, опережая их, взошел на высокую гору, находившуюся среди леса и, сидя там на треножнике, говорил стоящим передним вельможам всего государства: «В этой долине скрывается робкая толпа богемцев, как полевая мышь в своей норе. Сражение не будет для вас трудным… Спуститесь вниз, и враги сами разбегутся от страха, так как не могут вынести вашего нападения. Идите, соколы, ловите боязливых голубей; идите, как свирепые львы, как волки, которые, в то время как вторгаются в стада овец, не заботятся о числе, и если не всем стадом овец овладевают, то по крайней мере умерщвленной добычей». Затем (1,10) дается живописное описание сражения, напоминающее поэтические места нашего «Слова о полку Игореве». «Блещут копья высокие, как прозрачный лес, солнце сияет на оружии, отражаясь на зеленых ветвях леса и горных вершинах. Войско сходит с горы, но никого не находит, — здесь и там стоят густые и непроницаемые леса, и, как обыкновенно бывает во всяком сражении, — задние ряды невольно вгоняют передние в сражение, — так и теперь утомленные предводители по причине напора задних рядов принуждены перейти другую гору. По причине нестерпимого зноя и невыносимой жажды язык прилипает к гортани, силы истощаются, сами руки слабеют, вырываются болезненные вздохи из груди; однако воины не смеют остановиться. Иные бросили на щиты свои панцири, другие стоят, прислонившись к деревьям, тщетно домогаясь призрачных сокровищ, иные занемогли, как бы обезглавленные, особенно тучные и непривычные к пути в пешем вооружении. Когда приблизились к укреплению, оттуда раздался крик; над лесом расстилался, подобно облакам, пар, вышедший из утомленных тел тевтонских воинов. Видя это, богемцы на короткое время замедлили, но тотчас, как только поняли, что утех недостает сил, смело выскочили из укрепления. Непобедимая сестра фортуны Беллона дала им смелость. О, счастливая Фортуна! Ты не всегда добрая, и теперь на нетвердой колеснице низвергаешь тевтонов в преисподнюю. Вот железные копыта скачущих коней обезображивают лица счастливых мужей; конь своей ногой яростно сокрушает животы и чресла, украшенные червлеными поясами, и растаскивает внутренности, как и внешнюю перевязь голени. Такого поражения не было ни от моровой язвы, ни от меча неприятельского. Между тем Цезарь сидит на вершине горы, обманутый своими пророчествами и ожиданием».
Несмотря на эту победу, дела чехов не поправились. Страна заплатила контрибуцию — прежнюю дань с недоимками. Бретислав возвращает Польше отнятые у нее города с обязательством уплаты ему 500 марок серебром и 30 золотых. Ему наследует Спитигнев, при котором были изгнаны все иностранцы, а в том числе его мать, аббатиса. Много места занимает поход в Moравию, изгнание брата Бретислава, который после стал его преемником, правление Бретислава, борьба его с князем и епископом Яромиром, стремление последнего подчинить моравскую церковь. Свекровь примиряет братьев Бретислава и Конрада, который делается королем, но правит недолго; ему наследует Бретислав младший. О самих чехах автор говорит мало. Во всех трех книгах виден клерикальный взгляд на события; чудодействия — любимый прием толкования. Темницы отмыкаются, и узники освобождаются благодаря заступничеству патронов Адальберта и Вячеслава, а раздоры членов герцогской фамилии объясняются кознями дьявола. В третьей книге говорится о Бретиславе II младшем, как он выгнал всех магов, гадателей и прорицателей, как во многих местах срубил и сжег деревья и рощи, почитаемые невежественным народом. Крестьяне, остававшиеся полуязычниками, на третий или четвертый день Троицыной недели отправляли некоторые суеверные обряды: совершали возлияние над источниками, закалывали животных и приносили их в жертву демонам, «своих покойников хоронили в лесу и на поле по языческому обычаю, на перекрестке двух или трех дорог ставили пишу будто для подкрепления душ усопших, в честь своих умерших также упражнялись в мирских играх, причем призывали тени покойников и надев на себя маски, бражничали»[243]. Все это будто Бретислав прекратил навсегда (!).
Участие чехов в судьбах Священной Римской империи, как составной части ее, видно из этой же главы под 1094 г. Затем следует описание борьбы с моравами. Достоверно описана смерть Бретислава на охоте, борьба из-за престола. Затем выведены Боривой польский и Владислав чешский, смертью которого (1125) кончается история Козьмы.
Национальная летопись. Мы наблюдали в средневековой летописи стремление сосредоточиться на истории какого-либо одного народа и страны, но это стремление не носило в себе еще национального смысла, пока выражалось на латинском языке. Мы видели, как Гельмольд писал о славянах по-латыни с немецкой враждебной точки зрения: затем Козьма, будучи славянином, по-латыни же писал историю чехов. Но могла ли последняя пробудить патриотические стремления, если не была понятна читателю, не знавшему по-латыни? Замечательно, что с упрочением произведений распространяется гражданское чувство и обратно; таким образом, исторические творения служат отражением политического и гражданского состояния народа. Потому в странах, где рано проявилась цивилизация с известной степенью государственного развития, скорее возникают попытки летописи на родном языке, в свою очередь укрепляющие национальное чувство. Такой страной была Италия. Но и здесь, до появления итальянской летописи, историография является в латинской форме, притом непременно с гражданским характером.