Самое замечательное место в этом труде, конечно — попытка объяснить причину неудачи второго крестового похода. Автор пытается отнестись с философской, весьма оригинальной точки зрения к этому скорбному для него вопросу. Он блистает всем богатством своей учености. Передним роковая дилемма: великое, благое дело, поднятое во славу Господа, и неудача, отсутствие покровительства неба. «Ничто не может быть названо добрым, кроме того, что из себя, а не извне имеет начало, что действительно существует и поистине называется благим. По правилам Аристотеля метод от родового понятия ведет ad destruendam, к анализу, а от видового ad construendam, к синтезу. Поэтому, если я что-либо называю безусловно добрым, то при этом, подразумевая его сущность, то же самое отношу к ее видам; если же считаю что-либо хорошим только условно, то в таком случае имею в виду более полезность этого предмета, нежели его сущность. Даже одна и та же вещь бывает хороша и нехороша для одного и того же вида, смотря по обстоятельствам. Из того, что у эфиопа белые зубы, не следует, что он весь бел, и наоборот — что у него зубы черны, потому что он сам весь черен. Это же самое усматривается и из Священного Писания; когда мы говорим, что нехорошо было иудеям или Иуде предать Христа на распятие, мы сознаем, что это было благом для нас всех. Итак, в человеческой философии белые зубы не мешают эфиопу быть черным, а в Писании злоба иудеев не препятствует страстям Христа быть спасительными для нас. Подобное мы можем сказать и о вышеупомянутом походе нашем. Если его нельзя считать хорошим по концу или с точки зрения материальных удобств, то он оказался действительно хорошим для спасения многих душ; при этом мы будем руководствоваться суждением о деле не по его сущности, но по пользе, которую оно принесло»[251]. Так Аристотель являлся на помощь для оправдания неудач крестоносцев путем отвлеченных логических построений.
Это сочинение было составлено вскоре по возвращении из похода. Тогда же Оттон несколько подробнее развил первую главу первой книги и в интересах императорства, вероятно, по настоянию своих близких, составил небольшой трактат о Гильдебранде, который принял форму апологии Генриха IV.
Гораздо раньше, еще до поездки в Палестину, Оттон принялся за всемирную историю, которую назвал «Хроникой от сотворения мира». Он написал ее в семи книгах и довел до 1146 г.; первые шесть изложены по эпохам Беды, а седьмая касается ближайших событий. В этом сочинении характерно собственно заключение хроники, составляющее восьмую книгу. Это история будущего, которую никто еще не пытался составить. Она изложена с приемами Апокалипсиса, толкует об Антихристе, страшном суде, воздаянии. Автор, при всем своем высоком образовании, отразил в себе типичные черты средневекового миросозерцания[252]. Аббат Санто-Блазио того же имени продолжал «Хронику», а каноник Радевик «Деяния», по личному завещанию епископа, который еще при жизни снабдил его документами.
Ваттенбах в своей известной монографии, обыкновенно сдержанный и осторожный, не находит слов для определения значения Оттона. «Мы, — говорит он, — должны считать за особенное счастье, что такой человек, при таком положении, вооруженный всем образованием, какое только можно было тогда получить, взял на себя труд писать историю»[253]. А между тем сам Оттон очень условно, чтобы не сказать хуже, смотрит на обязанности историка. «Целью моего труда, — пишет он в прологе, — было возвестить людям о славных делах храбрых мужей, дабы этим возбудить их к доблести, а о темных же делах мужей лживых или умолчать, или если их надо вывести на свет, то говорить лишь для устрашения их».
Немецкие критики вообще слишком преувеличивают значение Оттона Фрейзингенского и плетут ему венки не по заслугам Они придают его запискам и даже хронике мировой интерес, хотя. по литературным достоинствам и по приемам, Оттон стоит гораздо ниже Матвея Парижского, а тем более современных ему итальянских или византийских историков. В отношении богатства фактического содержания он уступает весьма многим, а его общественное положение часто заставляет его колебаться между Сциллой и Харибдой.
Жоффруа де Болье. Серия католических историков крестовой эпохи продолжается Жоффруа де Болье, духовником Людовика IX. Он в конце XIII века написал биографию «святого» короля: «Vita Ludovici Novi». Она составлена очень сжато, но полна фактов и интереса. Все втиснуто в сорок семь глав, которые могут быть отмечены только в стилистическом отношении.
Арабские источники. При изучении крестовых походов необходимо справляться с мусульманскими источниками. Из них назовем два. Ибн-эль-Атир из Месопотамии (1160–1233) был современником Виллардуэна; в его «Kamil el Tewarikh», что значит «Полный исторический труд», говорится сперва о достоинстве истории, хронографии, потом об истории евреев, персов, арабов, римлян, христиан, мусульман. Амари в своей «Истории сицилийских мусульман» замечает, что в средние века нельзя указать на другого равного ему историка. Он начинает с 722 г. и кончает 1230 г.[254]. Несколько позже писал Абул-Ферадж ( 1226–1286). Он был сыном еврея. Уроженец Месопотамии, он знает хорошо как мусульманский, так и еврейский мир, что видно из его хронографии от Адама, доведенной до 1284 г.[255] В ней говорится о халдеях, мидянах, персах, греках, римлянах, арабах, турках, которые появились тогда на исторической арене Востока. Он писал и на арабском, и на еврейском языке, ибо еврейское образование продолжало процветать в Сирии рядом с мусульманским.
Приведенными писателями не исчерпывается историография крестовых походов.
Марино Санудо († 1340). В начале крестовых походов эти летописцы отражали восторженное настроение современников, когда горячее чувство самоотвержения управляло умами, когда все готовы были принести себя в жертву ради избавления Гроба Господня от власти неверных. Таковы были Гийом Тирский и Бернар Казначей. Уже и они, ознакомившись с восточной цивилизацией, не были фанатиками; от них можно было услышать слово правды по отношению к мусульманам; но общий фон их произведений отражает всю искренность современного общества, сочувствие последнего к крестовым походам. По мере охлаждения этого энтузиазма ослабевает само настроение историков. Они не только становятся равнодушными, но даже изменяют основной взгляд на значение и смысл крестового предприятия.
252
«Хроника» сохранилась в древнейшем, может быть, подлинном манускрипте XII в. в Треце; «Деяния», также в рукописи XII века, в Форау.