Чтобы объяснить постепенный ход исторического прогресса, недостаточно одного изложения фактов. Следует, переносясь в ту отдаленную пору, раскрыть руководящие начала, одушевляющие широкий средневековой период. Эти начала называются в исторической науке идеями. Идея представляет собою духовное явление. Она есть дух событий, само событие есть только внешнее отражение этого высшего духовного стремления истории. Как человек состоит из души и тела, так исторические явления имеют внутреннюю и внешнюю сторону. На ход истории оказывают влияние не одни климатические и вообще естественно-исторические условия, а также и незримая внутренняя сила, именуемая в исторической науке «идеей». Идеи бывают разнообразны; на них влияют религия, литература, общественные воззрения и т. п.; они. могут быть прогрессивными и регрессивными; но во всяком периоде есть идея, которая служит внутренней связью фактов данного периода целиком или известной группы явлений. Исследуя идею, отражающую события, мы невольно должны останавливаться не на всех фактах известного периода, а на главнейших из них; мы должны обозревать обязательно не все уголки исторического мира, а только те страны, в которых наиболее отчетливо проявилась руководящая историческая идея. Характерным явлениям средних веков было присуще свое поступательное развитие. Отнесите эти явления к отвлеченным категориям и вы получите ряд собственно средневековых идей: христианства, варварства, феодализма, рыцарства, императорскую, теократическую и, как реакцию ее, идею протеста против римско-католической церкви. Вот схема так называемого средневековья.
Мы сделаем попытку изложить постепенное развитие средневекового человечества с высоты идей, его одушевляющих, насколько эти идеи отразились в фактах политической, духовной и культурной жизни.
Характер средневековой историографии. Свидетельства летописцев об исторических событиях обычно бывают разноречивы. Авторы часто не были очевидцами; они записывали то, что слышали от других, которые, в свою очередь, могли искажать событие. Сами авторы могли умышленно или невольно видоизменять факты, согласно своим взглядам. Также и позднейшие писатели иногда неправильно освещали факты, согласно своим убеждениям. Чтобы найти истину, историк прибегает к оценке свидетельств и для этого вводит т. н. историческую критику. Особенно важна историческая критика для средневековых летописей. Средние века — время религии, поэзии, любви, младенческой веры, а не точного исследования. В средние века на сцену истории выступили варвары, стоявшие на младенческой ступени развития. Поэтому научного исследования природы быть не могло. В бестиариях, сборниках о животных, сохранившихся на старофранпузском языке, говорится, что животные созданы, чтобы умудрять человека в вере. Лев спит с открытыми глазами, чтобы человек бодрствовал в вере. Львица родит мертвых львят, оживающих на третий день, как прообраз Христа, воскресшего в третий день, и т. п. С такой же целью писалась история. Каждая историческая книга была поэтической. Действительные факты перемешивались с вымыслами, иногда так сильно, что историк не отличал сказки от действительности. У огромного большинства средневековых летописцев преобладало исключительно клерикальное мировоззрение в духе католической церкви. Ранние летописцы, такие, как Иорнанд, или Иордан («О происхождении и деянии гетов и готов («De Gothorum sive Getarum origine et rebus geticis», 550 г.)), Павел Диакон Варнфрит («История лангобардов» («Langobardorum historia», около 790 г.)), Григорий Турский («Церковная история франков» («Historia ecclesiascticae Francorum», около 594 г.)), хотя и были по своему положению духовными лицами, вставляли в историю народные сказания. Григорий, епископ Тура (во Франции), хотя писал собственно церковную историю франков, излагал события ради них самих, дабы сохранить память о прошлых деяниях, «так как занятия литературой преданы забвению и нет никого, кто бы рассказал в своих творениях события настоящего». К сожалению для исторической науки, история. не пошла по этой верной дороге. Августин в знаменитой книге «О Граде Божием» («De civitate Dei», 414 г.) провел параллель между суетой земного царства и блаженным спокойствием небесного. Эта параллель стала вредить истории. Летописцы стали искать связи между небом и земными событиями, уснащая свой рассказ то представлениями и сценами страшного суда, то неуместным сравнением со священной историей. Так, англосакс Беда Достопочтенный в сочинении «О шести мировых периодах» («De sex aetatibus mundi»), доведенном до 729 г., говорит, что мир стар, что наступил шестой и последний его возраст и скоро будет конец этого дряхлого старчества, хотя новая христианская цивилизация в его время только еще начинала зарождаться в иной форме. В XII столетии то же явление. Оттон Фрейзингенский († 1158) изложил в семи книгах историю от Адама до Барбароссы; в восьмой книге, опираясь на Библию и Апокалипсис, он рассказывает о конце мира, о пришествии Антихриста, страшном суде, размещая действующих лиц в аду и в раю. По его мнению, есть два царства: временное и вечное, царство сатаны и Христа. Мудрый, по его словам, не должен останавливаться на земных событиях; он должен думать не о здешнем настоящем мире, но о будущем, вечном Христовом царстве. Даже лучший из средневековых летописцев, Матвей Парижский, английский монах XIII в., автор «Большой хроники Сент-Альбана» («Chronica major Sancti Albani») (1066–1250), который уступает только итальянскому историку Джиованни Виллани, имеет своеобразный взгляд на историю. Он считает ее целью только поучение, ибо именно так смотрели в его время на историю. «В начале своей хроники, — говорит он, — хочу ответить тем, которые считают историю бесполезной. Эти дурные люди говорят так: к чему описывать жизнь и смерть людей и разные события, которые происходят. Пусть знают ответ мудреца. Сама природа вложила в человека потребность знания. Человек необразованный, не зная прошлого, уподобляется животному; он похож на человека, заживо погребенного. Если вы не хотите знать дела предков, кто захочет знать ваши? Так вещает Псалмопевец. История прославляет дела добрых, проклинает злых и, приводя хорошие и дурные примеры, побуждает нас жить как добрые, а не как злые». Были и такие хроники, в коих исторические имена располагались по психическим категориям, причем действующие лица перемешивались с вымышленными, а в числе рыцарей считались: Гектор, Александр Македонский, Иисус Навин, Цезарь, Иуда Маккавей и Давид наряду с Карлом Великим и другими христианскими героями и королями[2].
I
ПЕРЕХОДНЫЙ ПЕРИОД ОТ ЯЗЫЧЕСТВА
К УПРОЧЕНИЮ ХРИСТИАНСТВА
1. Время императора Константина I
На первых страницах средневековой истории перед нами встает величественное явление. Новая религия, учение Христа, из гонимой делается терпимой, а потом и сама поражает последователей других религий. Эта победа христианства заметна в обеих столицах и городах Востока и Запада империи. Но в Риме, впрочем, даже при Константине I, на одного христианина приходилось двадцать язычников, ибо язычество имело великое прошлое. Хотя и при Феодосии I встречались ходатайства за установление жертвенника Победы, однако успех христианства был решительным. Новая религия не столько вела пропаганду, сколько распространялась сама собою в силу тех условий, которые она представляла для прогресса истории. Эти условия коренились в существе христианского учения, покоящегося на началах любви, милосердия, человечности, братства. При императоре Константине I крещение стало обязательным для людей, занимавших видное общественное положение. Язычниками остались только некоторые философы и еще невежественные поселяне в своих рagi, т. е. селах. На этом основании язычники получили презрительную кличку раgаni (поселяне, мужики). Их стали презирать. Языческие храмы Рима мало-помалу опустели; с упадком гражданской жизни опустели и театры и цирки. Но в Риме, как в городе, таилась могучая сила. Погибая, он восставал обновленным. Пало его языческое значение, он приобрел значение для христианства; в нем стали возникать многочисленные церкви. Император Константин не любил Рима за остатки гордого республиканского духа и основал новый Рим на месте прежней Византии, когда в 323 г победил и убил Лициния. По христианской легенде, эта мысль была внушена ему самим Богом.