Бывший член военной коллегии Верховного Суда СССР И.М. Зарянов, участвовавший в судебном процессе по делу Тухачевского в качестве секретаря суда, в своем объяснении в 1962 году написал:
“Из разговоров с Ульрихом я понял, что Особое присутствие, членами которого являлись только маршалы и командармы, создано по инициативе Сталина. Целью создания этого специального военного суда Сталин ставил поднять этим авторитет суда и убеждение в правильности приговора”.
10 июня 1937 года состоялось подготовительное заседание Специального судебного присутствия Верховного Суда СССР, вынесшего определение об утверждении обвинительного заключения, составленного Вышинским, и предании суду Тухачевского и других. После передачи дела Тухачевского и других в суд от них требовали показания на различных военачальников, и в частности на самих судей Специального судебного присутствия Верховного Суда СССР.
Так, 10 июня 1937 года от Примакова были получены показания, компрометирующие трех членов суда: командармов Каширина, Дыбенко и Шапошникова. Допрашивавший Примакова следователь Авсеевич в объяснении в 1962 году сообщил:
“На последнем этапе следствия Леплевский, вызвав к себе Примакова, дал ему целый список крупных командиров Советской Армии, которые ранее не фигурировали в показаниях Примакова, и от имени Ежова предложил по каждому из них написать… Так возникли показания Примакова на Каширина, Дыбенко, Гамарника, Куйбышева, Грязнова, Урицкого и других.
Перед судом обвиняемым разрешили обратиться с последними покаянными заявлениями на имя Сталина и Ежова, создавая иллюзию, что это поможет сохранить им жизнь. Арестованные написали такие заявления.
Какое к ним было отношение, показывает такой факт. На заявлении И.Э. Якира имеются следующие резолюции:
“Подлец и проститутка. И. Ст.
Совершенно точное определение. К Ворошилов и Молотов.
Мерзавцу, сволочи и бляди одна кара — смертная казнь. Л. Каганович”.
Незадолго до начала судебного процесса было проведено в Особом отделе НКВД СССР совещание, на котором Леплевский дал указание следователям еще раз убедить подследственных, чтобы в суде они подтвердили свои показания, и заявить, что признанием в суде облегчит им участь. Следователи, фабриковавшие дело, сопровождали своих обвиняемых в суд, находились с ними в комнатах ожидания и были в зале суда. Накануне процесса арестованные вызывались к Леплевскому, который объявил, что завтра начнется суд и что судьба их зависит от их поведения на суде.
11 июня 1937 года в Москве специальное судебное присутствие Верховного Суда СССР в закрытом судебном заседании рассмотрело дело по обвинению Тухачевского и других. После зачтения обвинительного заключения все подсудимые, отвечая на вопросы председателя суда, заявили, что они признают себя виновными. В дальнейшем они, выполняя требования работников НКВД, подтвердили в суде в основном те показания, которые дали на следствии.
Вот некоторые моменты, характеризующие ход судебного процесса. Выступление Якира на судебном процессе в соответствии с замыслами организаторов должно было подсказать линию поведения другим подсудимым — разоблачать происки Троцкого и фашистских государств против СССР. При этом всячески подчеркивалась роль Тухачевского в заговоре.
Однако, когда Блюхер, пытаясь конкретизировать подготовку поражения авиации Красной Армии в будущей войне, задал об этом вопрос, то Якир ответил: “Я вам толком не сумею сказать ничего, кроме того, что написано следствию”.
На вопрос председателя суда о том, в чем выразилось вредительство по боевой подготовке, Якир уклончиво заявил: “Я об этом вопросе говорил в особом письме”.
Тухачевский в суде некоторые обвинения не подтвердил.
Когда же Уборевич стал отрицать обвинение во вредительстве и шпионаже, тогда суд прервал его допрос, а после перерыва, продолжавшегося один час, перешел к допросу других подсудимых.
При допросе в суде Якир и Уборевич отрицали обвинения в шпионаже. Так, на вопрос Дыбенко, обращенный к Якиру: “Вы лично когда конкретно начали проводить шпионскую работу в пользу германского Генерального штаба?”, подсудимый Якир ответил: “Этой работы лично непосредственно я не начинал”. Когда Дыбенко спросил Уборевича; “Непосредственно шпионскую работу вы вели с немецким Генеральным штабом?”, Уборевич ответил суду: “Не вел никогда”. На вопрос Ульриха, адресованный Тухачевскому: “Вы утверждаете, что к антисоветской деятельности примкнули с 1932 года, а ваша шпионская деятельность, ее вы считаете антисоветской, она началась гораздо раньше?”, последовал ответ Тухачевского: “Я не знаю, можно ли было считать ее шпионской…”