Фуко пишет о более мрачном процессе, когда тело мыслится как точка приложения власти, как объект до такой степени ею сформированный, что он определяет видение мира и общества[8]. Тогда нормативное тело — это тело «исправленное», где физическая подчиненность порождает подчиненность сознания. Отсюда история тех наказаний, развитие которых на протяжении веков делает людей все более «послушными и полезными», медленное конструирование все более тонких систем физического воздействия, которые замещают преимущественно насильственное обращение с телом, свойственное Новому времени, на более сдержанную и непрерывную игру «обдуманных взглядов». Повторим: картина мрачная, наводящая на глубокие размышления об оппозиции принуждения и свободы, заставляющая оценить, сколь важную роль в этом противостоянии играет тело. Это не означает, что такой акцент на принуждении — единственная возможная интерпретация; как недавно показал Марсель Гоше, «модерн» может также рассматриваться как процесс автономизации, «освобождения от традиций и иерархий»[9]. Тело способно выступать в качестве освобождающего начала, примером тому — руссоистский отказ от корсета, старого традиционного «механизма», сжимающего детское тело и тем самым определяющего контур фигуры будущего гражданина.
Тем более что, помимо оппозиции «принуждение — свобода», необходимо иметь в виду и оппозицию «равенство — неравенство» — прежде всего речь идет о постепенной демократизации, которой характеризуются новые времена. Есть множество примеров, подтверждающих, что и тут тело играет центральную и чрезвычайно сложную роль: разве постепенное и неоспоримое распространение в современных обществах таких качеств, как телесное превосходство и красота, не сопровождается упорной дискриминацией, когда по–прежнему не у всех есть возможность ухаживать за собой, когда ожирением страдают самые бедные, а забота о себе, качество ухода, зависит от среды? Неравенство выражено телесно, анатомически.
Гендерные исследования, в свою очередь, уже давно показали: история женского тела — это история подавления, о чем свидетельствует набор эстетических критериев: в первую очередь традиционное требование всегда «целомудренной», девственной красоты, которая долгое время находилась под строгим надзором, пока, наконец, не произошла решительная эмансипация, воплощенная в более приемлемых формах, контурах и движениях, более открытых улыбках и обнаженном теле. Иными словами, история тела не может полностью уйти от истории гендерных моделей и идентичностей.
Как бы то ни было, такая история остается «граничной точкой» между сферами социального и субъективного. И это хорошо, поскольку так становятся заметны спекуляция на внешнем, соблюдение благопристойности и надзор над всеми способами телесного выражения — иными словами, контролирование всего, что относится к телу. Это способствовало умножению тех моделей поведения, которые нацелены на сокрытие интимного; тех опытов, которые полагались невыразимыми; это способствовало и пристальному наблюдению за скрытыми чувствами и процессами сознания. Следует ли говорить, что западный субъект — также результат напряженной работы над телом?
Предисловие к первому тому
Жорж Вигарелло
В скромных «советах, как жить долго» («Искусство жить долго») Луиджи Корнаро, благородного венецианца эпохи Ренессанса, придирчиво относившегося к вопросам еды и питья, названы светские меры предосторожности по уходу за собой образца 1558 года: умеренность в пище, очищение и выведение влаги, внимательное отношение к космическим «симпатиям» и климату. Оригинальность этого текста состоит в иронии по отношению к «старинным» практикам алхимиков и астрологов. Преобладает резко критический взгляд, осмеянию подвергаются оккультные опыты, в которых смешиваются драгоценные материалы, движение планет и уход за телом. Попытки остановить физический распад, принимая очищенные металлы, или, напротив, способствовать телесному разложению, прибегая к жидкому золоту или серебру, теперь отошли к области магии: «Никто никогда не видал, чтобы эти выдумки приводили к успеху»[10]; эти фальшивые чистые субстанции не оказывают ни малейшего эффекта. «Напитки долголетия», оцениваемые по стоимости содержащихся в них минералов или по редкости ингредиентов, утратили свою притягательность. Корнаро отказывается от средневековых систем координат, для него нет тайных соответствий между материями. Хрусталь, золото или жемчуг не придают ни прозрачности, ни чистоты: звезды не способны ни защитить, ни поддержать. В этом отношении советы венецианца проникнуты осознанным разочарованием. Корнаро — современник Амбруаза Паре, поносившего эликсиры, в которых вымачивается рог единорога, и снадобья, где «кипятятся экю»[11].
9
См.: Gauchet М. Essai de psychologie contemporaine. Un nouvel âge de la personnalité // Débat. Mars–avril 1998. P. 177.
10
Cornaro L. De la sobriété. Conseils pour vivre longtemps. Grenoble: Jérôme Million, 1984. P. 84.
11
Из «Речи о единороге» (1585) Амбруаза Паре (см.: Paré A. Des monstres, des prodiges, des voyages. Paris: La Club français du libraire, 1964. P. 167).