– Евгений, вы и есть мой Незасвеченный?
– Собирайся, пройдёмся, – ответил он.
Мы вышли из дому, зашли на Алайский, в тот уголок, где нелегально меняют валюту, я купил ещё сумов.
Потом он долго водил меня по ташкентским улицам, рассказывая о старом Ташкенте, о Ташкенте 70-х, 80-х, 90-х. О том, как в начале двухтысячных город стал стремительно перестраиваться. Говорил о том, что новый Ташкент, конечно же, стал очень красив, роскошен, но с печалью сетовал на, то, что вместе с этой перестройкой из города ушла его душа…
Мы прошли по мосту над какой-то рекой, аккуратно одетой в бетонную набережную (Шапиро сказал, что это канал «Анхор»), спустились с него вниз, двинувшись вдоль канала. Пройдя немного, мы присели на скамейку недалеко от воды, и Шапиро спросил меня:
– Почему из аэропорта, ты решил ехать именно на Алайский?
– Ну, мне почему-то подумалось, что на восточном базаре можно узнать всё.
– Я бы подумал так же. Значит, мы до сих пор не разучились мыслить одинаково.
– Не разучились? – не понял я.
– Когда-то, в одной из наших прошлых ходок, мы были с тобой братьями-близнецами. Правда, с тех пор утекло уже очень много воды… Мы служили астрологами у Чингиз-хана.
– А разве у него были астрологи?
– Чего у него только не было!
Я понял, что Шапиро даёт мне знать, что готов говорить со мной на интересующую меня тему.
– Постойте. Чингиз-хан – это же одна из ходок этой сволочи – Нагару. Знай, я тогда, что всё так сложится, не стал бы я ему служить…
– О чём ты это?
– Евгений, скажите, как Вы узнали, что я тот, кто прибыл за жетоном?
– Просто. По шапочке. Такая на весь этот мир всего одна.
– Значит, Вы знаете, что она делает меня невидимым для ликвидаторов, следящих за Игрой из другого мира. Но тогда, почему на меня напали вчера… эти мерзкие маленькие узбеки? Кто их мог на меня наслать, если ликвидаторы не знают, что я здесь?
– Ликвидаторы не знают, по крайней мере, пока. Но Совет в курсе.
– Значит, этот ужас Совет на меня наслал? Они что, уже полностью играют на стороне ликвидаторов?
– Не совсем, хотя, несомненно, им симпатизируют. Ты же знаешь, Антон, что жетоны просто так не дают. Чтобы получить жетон, нужно пройти испытание, сделать выбор. И если, ликвидаторы не могут такое испытание для тебя устроить, в силу того, что не знают, где ты находишься – это делает Совет. Но не всё так плохо. Твоя шапка, Антон, делает тебя невидимым из того мира, не только для ликвидаторов, но и для Совета.
– Тогда, как же они меня нашли?
– Очень просто. Они следили за мной. Они знали, что мы встретимся. И от слежки этой отвертеться не было никакой возможности. Совет запретил. Саид-ака, по пятам ходил за мной.
– О! Саид-ака. Если ликвидаторы вне игры, то кто же тогда Саид-ака?
– Саид-ака – не ликвидатор, не охотник, не пустышка. Он – посланник Совета. Его роль – сделать так, чтобы жетон не достался тебе даром, или вообще не достался…
К нам подошло несколько цыганок. Плотно обступив, они принялись, дёргая нас за одежду, трезвонить на разные голоса:
– Мужчины, давай погадаем.
– Порча на вас! Проклятье.
– Снять надо. Давай сниму!
Шапиро сдвинул густые брови, и что-то рявкнул им на непонятном мне языке. Глаза его при этом вновь сверкнули синим огнём. Цыганки враз смокли, попятились, и чуть ли не бегом, ретировались, почти, как те ночные узбечата с кинжалами.
– Что Вы им сказали? – спросил я.
– Главное не что, а как, – ответил Шапиро, и пристально посмотрел на меня из-под своих чёрных густых бровей.
– Евгений, Вы же не узбек? – спросил я его.
– У узбеков не бывает имени «Евгений». Еврей я, уже десятую ходку подряд.
– Мне говорили, что я тоже когда-то был…
– О, да. Царь Соломон – лучшая из твоих ролей.
– Ещё бы что-нибудь об этом помнить… – почесал я макушку.
– Если бы мы помнили подобное, то любая следующая ходка была бы неинтересной.