– Дам тридцать. Только быстрее. И осторожнее…
Старый город – это совсем другой Ташкент. Узкие извилистые улочки, глядящие на тебя глухими стенами глиняных, без единого окошка, дувалов. Здесь ты будто бы попадаешь в средневековье, попадаешь на Восток, знакомый тебе по сказке «Али Баба и сорок разбойников»…
– Вот тебе улица Джанон, – сказал водитель, – где остановить?
– Давай помедленней езжай, я тебе скажу.
«Нексия» ползла по древней улочке. Я глядел по сторонам. Должна быть какая-то подсказка, непременно должна. Вот оно! Мелом на дувале небрежно начертан знак – та самая слегка повёрнутая на бок восьмёрка из двух треугольников – символ мудрости.
– Здесь останови, – приказываю водителю.
Подхожу к калитке, с замиранием сердца (вдруг я ошибся, и Шапиро действительно враг) стучу. Открывает молодой парень-узбек, на вид мой ровесник. Что ж ему сказать то?
– Привет! Меня Антон зовут, – говорю я и протягиваю ему руку.
– Икром, – отвечает он и подаёт мне ладонь.
– Икром, а ты не в курсе, кто этот знак нарисовал, – показываю я на стену.
– Я. А что?
– А что он означает?
– Не знаю. А ты, почему спрашиваешь?
– Я ищу одного человека. Мне сказали, что он живёт на вашей улице. Найти его можно по этому знаку. Ты зачем его нарисовал?
– Меня прадедушка, Уткур-бобо вчера попросил. Он странный немного. Святой человек, дервиш.
– А можно с твоим прадедушкой поговорить?
– Он старый же очень. Ему сто лет скоро будет. Зачем старика беспокоить?
«Икром-джан!» – раздался голос из глубины двора.
Икром обернулся, что-то ответил по-узбекски. Ему тоже что-то сказали на непонятном мне языке.
– Проходи. Дедушка говорит, что ждёт тебя.
Я вошёл, Икром проводил меня через дворик к маленькой глиняной мазанке с неровными грубыми стенами. Открыл дверцу, и знаками показал, чтобы я прошёл внутрь.
На цветастом курпача, за маленьким узбекским столиком, в позе по-турецки, сидел древний сухонький старичок в белой, с золотистой вышивкой, тюбетейке, и просторной свежей рубахе. На глаза его были надеты очки с чёрной роговой оправой, и невероятно толстыми стёклами.
– Ассалом алейкум, Антон-джан, – поприветствовал он меня, – присаживайся к достархану, дорогой.
(Есть! Он знает моё имя. Значит, я по адресу. Или, может быть, это Икром уже успел меня представить?)
– Икром, внучек, принеси-ка нам чаю и лепёшек, – попросил он парня. – Ну, дорогой, о чём спросить хочешь? – старик взглянул на меня сквозь свои толстенные стёкла.
– Уткур-бобо, а это правда, что вы дервиш? – спросил я, не зная, как начать разговор.
– Да, так меня называют, но я не дервиш. Дервиши, Антон-джан – это святые отшельники. А я не отшельник – в доме большом, среди людей живу. Пять сыновей, четыре дочери, двадцать восемь внуков и внучек, а правнукам и праправнукам давно счёт потерял. Да и не святой я.
Меня поразила речь старика, его дикция. Люди в его возрасте обычно шепелявят, шипят и чавкают так, что половины сказанного ими не понимаешь. Уткур-бобо говорил чётко и звонко.
– Икром сказал мне, что вы его попросили знак на заборе нарисовать…
– Верно. Я попросил.
– Вы хотели, чтобы я Вас нашёл?
– Расскажу я тебе, Антон-джан, историю о годах былых моих. Что нам, старикам, ещё остаётся? Вся наша жизнь – это прошлое. Не повезло мне с происхождением моим. Сыну муллы на Красном Востоке несладко приходилось. Происхождение пришлось скрывать. Но отец мой – образованный человек был, и мне любовь к знаниям привить сумел. Учился я хорошо, легко мне учёба давалась. В комсомол вступил, на учёбу в Москву отправили. А после учёбы, в тридцатые годы, говорят мне: ты парень молодой, с Востока. В Индию дипломатом поедешь! Так я оказался в Индии, Антон-джан. И по какому-то случаю забросила меня судьба в городок один – Тируваннамай называется. И была в том городке священная гора – Арунагла, индусы считали её воплощением Шивы. Прослышал я, что у той горы святой человек живёт, великий учитель – Рамана Махарши. Со всей Индии к нему люди тянулись. Да не только с Индии, но и со стран других, далёких. И что-то повлекло меня к мудрецу этому, Антон-джан, хотя и не пристало советскому дипломату к таким вещам интерес проявлять. История же мудреца того – такая. Будучи ещё молодым человеком, заболел очень тяжкой болезнью, и умер. Почти умер. Пройдя через переживание смерти, открылось ему, что он есть – не тело, а бессмертный дух. И отправился он к святой горе. Выбросил остаток денег, облачился в одну набедренную повязку, презрев всё мирское, и стал жить у горы, на подношения паломников, проводя всё время в молчаливой медитации. Какой-то свет неземной шёл от этого человека, и пришли к нему ученики, а после вырос вокруг него целый ашрам. Чему же учил этот мудрец? А учил он задавать себе всего лишь один вопрос: «Кто же есть я?». Мудрец учил спрашивать себя: «Кто я?» и пытаться удерживать весь свой ум, только на получении ответа на этот вопрос. Конечно, внутри тебя начнут возникать разные мысли, которые станут отвлекать твой ум от получения ответа. Но, как только мысль появится, спрашивайте, не давая ей завладеть умом: «Кто сейчас познаёт эту мысль?». Ответ будет: «Я». Тогда снова спросите себя: «Кто этот я, и откуда». И тогда, приходящие мысли успокоятся. Повторяйте это снова и снова, – учил Махарши, – повторяйте до бесконечности, и тогда все мысли исчезнут. Исчезнет и главная мысль – мысль о том, кто же есть я. А вместе с ней перестанет существовать и ваш ум, и то, что раньше вы считали своим Я. И тогда придёт великое освобождение, откроется ваша истинная природа. Истинное, высшее Я будет одно сиять, безмолвно и неописуемо. И вы поймёте, что вы никогда не рождались, и не умирали, что всего этого мира, с его горем и радостью, страданьем и удовольствиями, страстями и разочарованиям, нет, и никогда не было. И того, что вы считали самим собой, своим «я», тоже нет, и не было. Вы вернётесь домой, как капля дождя возвращается к отцу-океану, чтобы снова стать единой с ним. Так вы обнаружите свою подлинную природу, обнаружите, что единственной реальностью является высшее Я, – блаженство и абсолютное спокойствие, неомрачённое никаким волнением, великий извечный океан, вмещающий в себя всякую форму…