Через мгновенье всё будет кончено. Эти ребятки сделают из нас решето. Я просто увидел эту картину. Бежать некуда, они наступают со стороны эскалатора, отрезав нам путь к спасению. Справа от нас вход в «Детский мир», слева в «Планета Суши». Туда уже не успеть, они обходят нас полукругом, мышеловка захлопывается. Слишком поздно я увидел их. Прямо перед нами табличка с двумя фигурками – туалет. В памяти обрывками всплывают слова Виктора: «безопасные места в Москве… Наташина квартира, крыша МГСУ… я там щиты поставил… есть ещё одно, последнее, на третьем этаже, рядом с «Детским миром», в туалете, но только в мужском». Неспроста он отправил нас сюда, именно к этому банкомату, рядом с безопасным туалетом…
Это я долго описываю, в голове же моей тогда, эти мысли пронеслись за ничтожную долю секунды. Обычно, у меня замедленная реакция, я долго «врубаюсь» в ситуацию, когда что-то резко пошло не так. Здесь же – отреагировал первым, почти мгновенно.
– Охотники! Все в туалет! – заорал я, и бросился к спасительной двери, толкая впереди себя Нату.
Остальные рванулись за нами. За нашими спинами оглушительно загрохотали автоматные очереди. Мы влетели в обложенную плиткой комнату с писсуарами, вызвав ещё большее смятение у и так напуганных звуками выстрелов, оправляющихся мужчин.
– Что там? – спросил один из них, тараща глаза.
– Стреляют. Всем здесь сидеть! – бросил Санёк.
За дверью в туалет раздался топот множества ног. Прекратился. Они остановились. Сейчас весь взвод, в полном составе, наверное, стоит у входа. Слышны стоны. Значит, пули зацепили кого-то из людей, которые вообще здесь ни при чём. Не слишком ли большие полномочия дал Совет ликвидаторам?
Прошло несколько секунд. Они не стреляют, не бьют прикладами в дверь, не пытаются прорваться. Они видят щит, они чувствуют его. Они знают, через него не пробиться. Значит, щит надёжен.
– Эй, Нхоа! – раздался из-за двери грубый рявкающий голос, – Выходи!
– Пошёл в жопу! – крикнул в ответ Санька, ответив за меня.
– Тебя, Шкур, не спрашивают, – ответил голос, – отдайте нам Нхоа, тогда останетесь в Игре.
Санька снова повторил то, куда следует пойти голосу.
– Вы не будете сидеть в туалете вечно, – сказал голос, – отдайте нам Нхоа и идите по домам. Из-за вас и так люди пострадали.
– Из-за нас?! – пришёл в ярость Саня, – Ах ты, мразь поганая!
Далее последовал убойный многоэтажный мат (Санька умеет), после которого голос замолчал.
Внезапно меня начало мутить, голова закружилась. Мир вокруг начал становиться каким-то чужим, нереальным, словно на него упала мутная пелена. Руки и ноги сделались тяжёлыми и будто бы ватными. Состояние очень похожее на то, когда я в первый раз столкнулся с тем пацаном, охотником.
Ната схватила меня за плечо:
– Антон, что с тобой? Ты весь белый!
– Тошнит что-то, – ответил я, плохо слушающимся языком, и удивился тому, как звучал мой голос. Он как будто бы был не моим, как будто звучал откуда-то со стороны, как будто бы я отделился от своего тела, и слушаю, что оно говорит…
– Тошнит сильно, – повторил я, – сейчас… – и, шатаясь, направился в туалетную кабинку.
Когда я добрался до унитаза, в моих глазах было совсем темно. Я не видел уже больше ничего, кроме белого керамического круга. Ноги мои подкосились, и я упал на колени, вцепившись кистями в борта унитаза. А дальше меня куда-то понесло, мне показалось, что меня втягивает в этот унитаз, в отверстие на дне его. Я вхожу в это отверстие, головою вниз. Оно превращается в длинный-длинный тоннель, и меня уже несёт по этому тоннелю с неимоверной скоростью, от которой захватывает дух. Я больше не чувствую своего тела. Его больше нет. Я теперь нечто другое, и это нечто несётся с космической скоростью в чёрную воронку тоннеля. И здесь ко мне приходит понимание, простое и ясное: «Я умираю».
Всё верно: люди, пережившие клиническую смерть, часто рассказывают о движении по тоннелю. И тут мне стало смешно. Стенки моего тоннеля – это стенки унитаза, переходящие в канализационную трубу. Моё умирание – есть втягивание в унитаз. Вот умирают же другие, как люди! У них тоннель, как тоннель, а у меня – канализационный стояк. Что ж, тот, кто мне устроил такую смерть, определённо, не лишён чувства юмора.
Скорость нарастала. Я двигался в абсолютной тишине. После появился какой-то звук – то ли шум, то ли звон, то ли отдалённое пение, а вместе с этим звуком – яркий свет в конце тоннеля.