Я нащупал фонарик, лежащий у меня в изголовье, включил его, и направился в зал – там старинные механические часы на стене. Хоть они то, наверное, идут?
Часы шли. Их стрелки показывали девять часов.
Девять утра! Почему же так темно? Я подошёл к окну, открыл шторы и обмер: за стеклом не было ничего. Полная, абсолютная пустота, чернота, ничто. Неописуемый ужас охватил меня, парализовал, вогнал в ступор. Мне это знакомо. Почти то же самое я испытал, когда этот жуткий пацан в серой куртке смотрел мне в глаза. Я почувствовал тогда, что все, что я вижу – дома, машины, люди, улица, – лишь картинка, а за ней ничего нет, ни пространства, ни времён, лишь чёрная, засасывающая меня бездна. Теперь же я не вижу даже этой картинки, и ужасное ничто смотрит прямо мне в лицо. Оно забирает меня. Оно растворяет меня…
Потребовалось огромное усилие, чтобы вырвать себя из оцепенения. Я задвинул штору, и пошёл будить ребят. Они начали было ворчать, говорить, мол, какого чёрта, ведь ещё ночь, сколько сейчас времени?
– Дня не будет, пацаны, – мрачно заявил я, – по крайней мере, сегодня. Да и времени сегодня не будет.
– Что ты плетёшь? Совсем взбрендил? – возмутился Саня.
– Включи свой телефон, посмотри сам.
Санёк взглянул на экран.
– Ну и дела.
– А теперь, пошли в зал.
Я двинулся впереди, освещая путь фонариком, Жорик с Санькой потянулись за мной. Посветил на старинные часы.
– Видите? А механические идут. И времени сейчас – десять минут десятого. Утро уже давно. А хотите знать, почему так темно и тихо? Пошли к окну.
Я отдёрнул штору, и нашим глазам открылось ничто. Казалось, что нет даже стен Наташиного дома, осталась только наша квартира – последняя пылинка сущего, висящая в чёрной бездне абсолютного небытия. Казалось? Да нет. Так и было.
– Что за хрень такая? – спросил ошарашенный Санька.
– Помнишь, я тебе рассказывал, что со мной случилось, когда тот пацан на меня смотрел? Вот теперь ты сам это чувствуешь.
Саня задёрнул штору. Виктор разрешил нам сегодня сколько угодно смотреть из окон, но делать этого нам, естественно, совершенно не захотелось.
Вернулись в зал, залезли с ногами на диван, зажгли свечу. Поднялась Ната. Мы ей всё рассказали. На наше предложение подойти к окну и самой посмотреть, она ответила категорическим отказом.
– Всё логично, – сказал Жорик. – Вчера в новостях говорили о том, что образовались пустоты, что они расширяются, а сегодня – мы в будущем. Будущем, которого нет, потому-что эти пустоты, в конечном итоге сожрали всю материю, всё пространство, всё время…
– И наша квартира последнее, что ещё осталось в этом мире, – подхватила Ната. – Поэтому Виктор и засадил нас сюда, чтобы спасти.
– Жорик, ты говоришь, что времени нет, и я тоже так считаю, но почему настенные часы идут? – спросил я.
– Я думаю, это оттого, что часы принадлежат этой квартире, а она ещё существует.
– А почему на сотках времени нет? Они же принадлежат нам, а мы находимся в этой квартире, и тоже пока существуем.
– Может быть, оттого, что сотки – электроника, а часы – механика?
– А какая разница?
– Да что ж вы о такой херне то говорите? – возмутился Санька, – Разве важно то, что «механика» идёт, а «электроника» встала? Важно, что мы ещё живы. И важно, что Виктор, если не врёт, обещал завтра встретиться с нами в твоём институте. А значит, завтра всё должно стать, как было!
Весь, с позволения сказать, день, мы провели на диване, стараясь не отходить друг от друга. Пытались травить анекдоты, рассказывать весёлые истории. Сие получалось вяло. Когда выгорели все свечи и «сдохли» батарейки в фонариках мы погрузились в кромешную тьму. Стало по настоящему жутко. Так мы и уснули все вчетвером на диване, прижавшись друг к другу.
Глава 4
Глава 4
Я открыл глаза и увидел свет! Сразу влез в телефон. Время 9.42. Дата 2-е октября 2011-го. Мы снова в своём времени! Если телефон не врёт, то сегодня утро того же понедельника, в который мы укрылись в квартире. Неделя прошла только для нас, а для остального мира не изменилось ничего. Если это так, то родители, даже не заметили моего недельного отсутствия. Я бросился к окну и раздвинул шторы. На дворе всё так же, как было неделю назад, плюс ясное солнечное осеннее утро.
– Народ, подъём! – со всей мочи завопил я, – Мы вернулись!