Жорик делает два шага вперёд, к огню, и опять оборачивается. Росомаха уменьшилась, но ненамного. Он понимает, что соотношения поменялись, правила навязанной кем-то жуткой игры изменились. Теперь каждое его новое отступление от огня будет увеличивать размеры росомахи всё больше, а возвращение – уменьшать всё меньше. Он понимает, что теперь, если он отступит хотя бы на шаг – это убьёт Нату. Страха не было. Его почему-то больше не было. Жорик даже не заметил как, и в какую секунду, он исчез. Было грустно, вдруг стало неимоверно грустно. Жора понял, что сейчас он умрёт, что он должен умереть, что иного выбора у него просто нет. Он умрёт, его больше здесь не будет. Он никогда больше не увидит отца, Софу, друзей. Никогда больше не почитает своего любимого Платона, никогда не отхлебнёт пива, сдув пену с запотевшей кружки… Он глядел на огонь, и слёзы текли по его щекам.
– Это случится быстро, – сказал он себе, – огонь большой. Всего несколько секунд боли и всё.
Он сделал шаг вперёд.
– Ведь на самом деле смерти нет. Смерти нет.
Он сделал ещё шаг. Жар снова начал обжигать лицо.
– Я просто попаду в другое место, в другой мир. Там хорошо. Там нет ни болезней, ни смерти, ни старости. Там хорошо.
Он прикрыл лицо руками в меховых рукавицах, защищая его от жара становящегося нестерпимым, и сделал ещё один шаг.
– Интересно, какой он, тот мир? Я скоро это узнаю.
Он делает ещё шаг. Он чувствует запах паленного, это начал обугливаться его олений тулуп.
– Мы все потом встретимся. Я, папа, Софа, Ната, Антон… Я, наконец, увижу маму.., – шепчет он, и делает новый шаг.
Он понимает, что следующий шаг может стать последним. Сделав его, одежда на нём вспыхнет. Он превратится в пылающий факел, упадёт на снег, и будет гореть. Это будет долго, это будет мучительно. Чтобы этого не случилось, сейчас нужно побежать вперёд, чтобы оказаться в самом пекле, в самом центре гигантского пламени. Тогда всё произойдёт быстро. Лицо его, глаза, закрывали рукавицы. Ему не хотелось, чтобы это стало последним, что он увидит в этой жизни. Ему страшно захотелось последний раз взглянуть на этот мир, на оранжевое северное солнце, на бескрайнюю заснеженную тундру… Он отвёл руки от лица.
Стена огня схлопнулась в гигантский столб, который за доли секунды принял очертания громадного человека. Образовались ноги, туловище, руки, голова, с развевающимися во все стороны космами. И всё это состояло из огня, из бесящихся языков пламени. У огненного монстра, образовалось даже некое подобие лица: две дыры вместо глаз, и одна, большая, вместо рта. Человек-огонь развёл гигантские гудящие, слепящие, обжигающие руки в стороны, готовясь принять жертву в свои смертельные и, в прямом смысле этого слова, жаркие объятья.
– Ведь всё это не взаправду, ведь ничего этого на самом деле нет, ведь всё вокруг – игра. Не бойся, ничего не бойся.
Добро пожаловать в реальный мир!!! – хрипло закричал Жорка и бросился в пламень…
Ната с изумлением и ужасом наблюдала за фантастическими метаморфозами, происходящими с охотящимся на неё зверем. За тем, как огромная росомаха увеличивалась до размеров мамонта, а потом вдруг стала уменьшаться и превратилась в кошку. За тем, как снова, в один миг стала мамонтом, и едва не дотянулась до неё, а потом опять начала уменьшаться. Такого, пожалуй, не увидишь даже в кино, или в компьютерной игре. Когда росомаха сжалась до размеров мыши, Ната, на свой страх и риск, решила спускаться. Нужно успеть раздавить эту тварь, пока она так мала. Но ведь может получиться и так, что как только она спустится, мышь снова обратится в слона… Когда до низа оставалось около двух метров, Ната спрыгнула со скалы на снег. Едва она занесла ботинок, чтобы размозжить росомаху-мышь о скалу, та вдруг исчезла, исчезла совсем…
Она бросила свой взгляд вдоль снежного поля, в ту сторону, куда должен был уйти Жорик, и увидела его в метрах ста от себя, сидящим на снегу у длинной чёрной полосы на снегу. Она окликнула его. Он не отозвался. Ната надела лыжи и пошла к нему.