— Выходит, у народа были проблемы и тогда, когда правил Моисей? — спросил Давид.
— В царствах всегда существуют проблемы, — ответил Садок. — Всегда. Более того, способность увидеть эти проблемы — воистину невеликий талант.
Давид улыбнулся и спросил:
— Садок, ты же знаешь, что были несправедливые царства и несправедливые правители, и притворщики, и лжецы, обманывающие народ. Как могут простые люди узнать, какое царство с недостатками, но возглавляется людьми Божиими, а какое не достойно людского повиновения? Как различить?
Давид остановился. Он понял, что натолкнулся на то, что хотел знать больше всего. С трудом он снова заговорил:
— И царь… Как он может узнать? Может ли он узнать, справедлив ли он? Может ли он узнать, достойны ли обвинения? Существуют ли какие-нибудь признаки? — последние слова Давида звучали взволнованно.
— Давид, ты ищешь некий эталон. Даже если бы он и был, и существовал бы способ его найти, нечестивые устроили бы так, что их царства подходили бы под него! И если бы такой эталон существовал, и достойный правитель достигал бы совершенства по нему, то нашлись бы такие, которые заявили бы, что он не отвечает ни одной его части. Ты недооцениваешь человеческое сердце, Давид.
— Тогда как же можно людям узнать?
— Им не узнать.
— Ты хочешь сказать, что среди сотен голосов, утверждающих о своем достоинстве, простой Божий народ не может знать, кто истинно помазан нести Божию власть, а кто — нет?
— Они никогда не будут знать наверняка.
— И кто же тогда может знать?
— Бог всегда знает. Но Он не говорит.
— Тогда нет никакой надежды для тех, кто должен следовать за недостойными людьми?
— Их внуки смогут увидеть события ясно. Они будут знать. А участники никогда не будут знать наверняка. Тем не менее все это к добру.
— То есть?
— Так же неизбежно, как то, что восходит солнце, людские сердца подвергаются проверке. И, несмотря на требования и обвинения, в сердцах всех участников выявятся настоящие мотивы. Это может показаться неважным в глазах людей, но в глазах Бога такие вещи являются главными. Сердце должно обнажиться. Бог об этом позаботится.
— Как это тяжело… — ответил Давид устало. — Лучше бы не было подобных вечеров. Но все же Он, кажется, посылает много, много всего в мою жизнь, чтобы испытать мое сердце. И сегодняшний вечер еще раз подтверждает это.
Садок, есть кое-что такое, что волнует меня больше всего. Может, Бог уже определил мой конец? Разве нельзя это как-нибудь узнать?
— Я не знаю другого правителя в истории, который мог бы задать такой вопрос, добрый царь. Зато знаю, что в подобной ситуации другие даже воображаемого противника уничтожили бы немедля. Но отвечаю на твой вопрос: какова Божия воля относительно тебя — мне не дано сейчас знать, и сказать тебе этого сейчас никто не сможет.
Давид вздохнул и, сдерживая слезы, промолвил:
— Тогда продолжи рассказ. У Корея было двести пятьдесят два сторонника, так? Что случилось потом?
— Корей подошел со своими войсками к Моисею и Аарону и сообщил, что у Моисея нет права на власть.
— Да, мы, евреи, последовательны, не правда ли? — улыбнулся Давид.
— Нет, это сердце человеческое непоследовательно, — ответил Садок.
— Скажи, каков же был ответ?
— В сорок лет Моисей был немногим лучше Корея. Как он мог поступить в сорок, я не могу сказать. В восемьдесят — он был сокрушенным. Он был…
— Самым кротким из всех живущих, — прервал Давид.
— Таким человеком, каким должен быть несущий бремя Божией власти. Иначе народ будет жить в ужасе. Да, перед Кореем предстал сокрушенный человек. И я полагаю, ты сам помнишь, Давид, что сделал Моисей. Он… не сделал ничего.
— Да, ничего… Какой человек…
— Он пал на лице свое пред Богом. Это все, что он сделал. Моисей знал, что только Бог поставил его над Израилем. И потому ему, Моисею, ничего не нужно было делать: либо двести пятьдесят три человека захватывают царство, либо Моисея защищает Бог.
— В глазах людей такую жизнь подделать трудно, не правда ли? Ведь лицемер не смог бы так поступить. Но скажи мне, как Бог подтвердил правду Моисея?
— Моисей сказал людям — вернуться на следующий день с кадильницами и фимиамом… чтобы Бог решил вопрос.
— Так! Иногда Бог все же говорит, — взволнованно промолвил Давид. — Что случилось потом?
— Корей и двое с ним были поглощены землей. Остальные двести пятьдесят умерли при…
— Это неважно. Достаточно сказать, что власть Моисея была подтверждена… Богом! Бог Сам сказал! Люди узнали, кто на самом деле имел власть от Бога, и, наконец, Моисей мог успокоиться.
— Нет, Давид. Он не обрел покой, и люди не были удовлетворены Божиим ответом. Прямо на следующий день весь народ возроптал против Моисея, и умерли бы, наверное, все, если бы не его молитвы за них.
— И люди стремятся к тому, чтобы быть царями!? — Давид замолчал в недоумении.
Садок, помолчав, продолжил:
— Я чувствую, тебя терзает вопрос: что такое настоящая власть, а что — нет. Ты хочешь знать, что делать с восстанием, если это на самом деле — восстание, а не рука Божия. Я верю, ты найдешь то единственно правильное решение. Тем самым ты научишь и всех нас.
Дверь распахнулась. Ворвался Авесса.
— Милостивый царь! Твой сын, твоя плоть и кровь, провозгласил себя царем в Хевроне. Похоже, что почти весь Израиль перешел к нему. Он намеревается захватить трон. Он движется к Иерусалиму. Некоторые из твоих людей перешли к нему.
Давид отошел, тихо произнося едва уловимое:
— Третий царь Израиля…
Садок, не уверенный, надлежит ли ему слышать слова Давида, заговорил:
— Мой царь?
Давид обернулся. Глаза его были влажными:
— Наконец, — сказал он тихо, — наконец, все разрешится. Может, завтра еще кто-то, кроме Бога, будет знать.
— Возможно, — сказал Садок, а, возможно, и нет. Такие вопросы могут оставаться спорными даже после нашей смерти.
— Это все же может быть завтра, — улыбнулся Давид, — иди, Авесса, скажи Иоаву. Ты найдешь его в башне восточной стены.
Авесса отбыл, как и вошел, — быстро и в ярости.
— Интересно, Садок, — задумчиво произнес Давид, — что может сделать человек для того, чтобы услышать слово Бога?
Глава XXVI
Семя его пребудет вечно, и престол его, как солнце, предо Мною
Авесса пересек внутренний двор, устремился в открытую дверь в основании восточной стены и побежал вверх по винтовой лестнице. А сверху на него с напряжением смотрел Иоав, который уже через мгновение, схватив факел, начал спешно спускаться вниз. Их тревожные взгляды встретились в мерцающем свете огня.
— Ты слышал, Иоав?
— Как это может быть, Авесса? Сын против собственного отца!
— Когда царства уязвимы, люди хотят и могут увидеть странное, — отвечал Авесса.
— И пожертвуют всем, чтобы удовлетворить свое честолюбие, — с негодованием добавил Иоав.
— Как ты на все это смотришь, Авесса?
— Как, как? У Авессалома нет никакой власти в царстве. Ни власти, ни права на нее… И все же он восстал, чтобы расколоть царство. Он поднял руку на Божиего помазанника — против Давида! Давида, который никогда не делал и не говорил ни одного злого слова против него.
Если Авессалом, не имеющий никакой власти, совершит этот поступок, — голос Авессы звучал уже со все более нарастающим волнением, — если Авессалом, который есть ничто, расколет царство самого Бога и, наконец, если Авессалом совершит это зло сейчас, то что, во имя благоразумия, может сделать такой человек, стань он царем!?
Глава XXVII