… Вскоре Алёна, которой надоело копаться в машинных внутренностях, с грохотом закрыл капот и залезла опять в кабину, на ходу вытирая руки о тряпку: машинное масло оттиралось не то, чтобы уж очень охотно, но вполне переносимо. Если постараться и искреннее в это поверить.
Следом забрались и оба «помощника». От этого на несколько секунд проснулся Одихмантьев, советник и «нянь» князя, приоткрыл один глаз, оглядел всех присутствующих — и заснул, так быстро, что если его хотели бы о чём спросить — не успели бы.
— Нам там сколько ещё? — спросила Алёна у Сифа. Тот дотянулся до навигатора и погрузился в изучение маршрута.
— До запланированной остановки ещё километров сорок. Это если все обозначенные здесь дороги в реальности существуют чуть более чем примятая в две колеи трава вдоль опушки леса, — в его голосе прозвучало явственное сомнение. Шесть лет назад с дорогами дело обстояло примерно так.
— Значит, будем минут через сто, если не заглохнем снова, — не очень жизнерадостно предположила Алёна, заводя мотор. Машина нехотя, но ровно затарахтела.
— Ну что же, если ангелы нас на крыльях подкинут до того городка, я буду только рад, — богословским тоном подвёл итог Великий князь. По машине прокатилось тихое похрюкивание смехом на три голоса: близнецы и Сиф. Несмотря на приличную разницу в возрасте, они неплохо спелись — Сиф вообще легко сходился с теми военными, что были старше его.
За окнами неторопливо и без особого рвения уползали назад фонарные столбы, на которых в среднем горело не больше трёх лампочек из дюжины. Лес с левой стороны высился мрачноватой по ночному времени стеной, и дорогу медленно начинал заволакивать молочно-белый кисель тумана.
— А вот и навкино молоко, навкаже малько, — поежился Сиф, вспоминая забольское чудище с болот.
— Не ругайся, — автоматически откликнулся Заболотин.
— Да я не ругался, я просто озвучил, как оно звучит в оригинале, — обиделся подросток. За шесть лет нравоучения кому хочешь надоедят пуще овсянки.
— Выключите звук речи, — попросила Алёна, — мне на дороге сосредоточиться надо.
Все послушно замолчали. Шоссе убегало назад фонарными столбами, а когда повернули прочь от леса — вышками ЛЭП. Шуршал бетон под колёсами, лучи фар подсвечивали лёгкую ткань тумана, и в машине воцарилось сонное молчание. Близился к ночи очередной вечер, и проведшим весь день в машине «почётным гостям Забола» с примкнувшим к ним Тилем уже мечталось в глубине души о кровати.
Как же порою приятно отправиться в путь инкогнито, забыв об условностях и обязанностях по отношению к высшему свету. Великий князь, казалось, сбросил с плеч гранитные глыбы ответственности и облегченно распрямил спину. Взгляд помолодел и зажигался порою озорным огоньком — не увидишь такого и в помине, когда князь занят важным делом.
Городок, куда князь со всем своим сопровождением направлялся, был маленьким. Ничем не примечательным, в общем-то. Он стоял на крутом берегу Ведки, и каждый год мэрия выделяла некоторую (впрочем, весьма небольшую) сумму на борьбу с рыбным браконьерством. Но как плавали лодки, как стояли на мостах люди с удочками — так и стоят. И даже промышленный прогресс не может убить рыбу в реке.
В общем, был городок самым обычным. Правда, здания по большей части новые стояли, но так в Заболе было везде. За шесть лет все следы былых бомбежек и артобстрелов давно заросли — в городах это дело пустячное. А что до того, что название рождало странное выражение на лице Сифа… Память — штука капризная. Дело прошлое, дело уже неважное. Просто жил-был с родителями в этом городе семь лет назад мальчик. Как звали его — уже никто не может сказать. Имя он своё потом сменил на прозвище, прозвище переросло в имя… Иосиф Бородин. А уж кем он там звался раньше — кто теперь сказать может? Семьи нет. Да и дом отстроен заново, если отстроен, если не снесли и не сделали на его месте какую-нибудь парковку.
Огоньки города наплыли с двух сторон — не сильно отличаясь от огней на шоссе, но всё равно чувствовалось — вокруг жильё. Сиф несколько раз бросал испуганно-быстрые взгляды за окно и столь же торопливо отворачивался, не решаясь, а потом вдруг пересилил себя и прилип носом к стеклу, жадно заглатывая глазами ночную полутёмную панораму. Ничего не узнавая, он всё равно силился распознать знакомые образы, гадая, где всё это случилось. Где стоял тот дом. Кто теперь там живёт. Кто вообще может вспомнить в этом городе маленького светловолосого мальчика…
— Всё перестроили, — напомнил ординарцу Заболотин, даже по затылку догадываясь о его мыслях. — Никто не узнает.
Он решил для себя твёрдо и уже давно, что Сифа жалеть не стоит — маленький мальчик со злыми крысиными глазами сам отказывался от жалости. А пятнадцатилетний фельдфебель достаточно взрослый, чтобы всё переживать самому. Жалость может разбавить горе, а может растворить желание бороться — как и в любом растворе, здесь важна концентрация и количество… Он решил для себя это твёрдо и уже давно. И всякий раз забывал об этом.
— Внимательно глядим направо. Там должна быть большая красивая вывеска «Бабушкин Дом», — проинструктировала Алёна пассажиров, отвлекая их от по-ночному тоскливых мыслей. — Как только увидите — сообщайте. Нам туда.
— Вон она, — почти тут же отозвался Сиф. — Ярко… назовем её рыжей.
Алёна поспешно затормозила и въехала во двор. Потарахтев немного, заглушила мотор и, продолжая наслаждаться возможностью пораспоряжаться, скомандовала:
— Вылезаем, приехали. Кто-нибудь ещё помнит, какие номера мы заказывали?
— Не ты одна всеведуща, — Великий Князь мягко рассмеялся, — это помнят… почти все, — он остановил взгляд на зевающем Сифе и издал ещё один смешок: — Кроме тех, кто спит.
— Я не сплю! — поспешно захлопнул рот Сиф. — Я так… глубоко дышу.
— В таком случае пошли дышать в помещение, — позвал Заболотин.
Гостиница оказалась небольшой, но уютной, подстать названию, чем приятно удивила путешественников. И разместились без проблем в три номера, пусть и не таких комфортных, как столичные «люксы», и как-то само собой вышло, что решено было на следующий день отоспаться после напряжённой дороги. Часом Х, временем Ч и прочими буквами уговорились считать полдень, а местом — столовую на первом этаже. Посидели ещё какое-то время, сонно поклёвывая носом, — и разошлись по номерам.
… Над городом расходились облака, словно обрызганные золотой краской, и ветер ласкал ещё весеннюю, ярко-зелёную даже на рассвете листву. Казалось, город распахнул объятья навстречу солнцу, маленький, серый, неуверенный, но жадно желающий жить под этим тёплым светом. Зачирикал городской «птичник»: воробьи, голуби и редкие синицы. Проснулись и сорвались с места машины — дороги вновь наполнялись жизнью.
Заболотин отошёл от окна и присел на кровать. Обидно проснуться на рассвете, когда есть возможность отоспаться, но наблюдать пробуждение города всегда так интересно, что и на сей раз полковник не выдержал искушения и стоял минут двадцать неподвижно перед окном. Замёрз, но всё равно был доволен, что встал. Созерцание дарило спокойствие. Спокойствие приносило уверенность. Жаль только, что поднимающееся солнце так поздно заглянуло в комнату…
Гостиница ещё спала, хотя под окном уже промчалась первая машина, радующаяся пустой дороге. Спали Сиф и Тиль. Да и вряд ли кто-то ещё проснулся поглядеть на здоровающийся с солнцем город.
Рассудив, что от восхода до полудня времени ещё полтора вагона, Заболотин заправил постель и застегнул накинутую ещё раньше коричневую рубашку. Отвыкнув за время официальной части визита Великого князя в Забол от гражданской одежды, он в который раз с удивлением поглядел на отразившегося в зеркале мужчину: тот был странный, непривычный. Зачёсанные назад тёмные волосы, иронично приподнятые брови, словно говорящие: «Это я, что ли?», тени под глазами и неистребимая офицерская выправка вместе со свободной рубашкой, тёмными брюками и нервно постукивающими по бедру пальцами — вот он, герой Забол-Выринейского конфликта и полковник Лейб-гвардии во всей красе попыток выглядеть мирным жителем. У Сифа и то оно выходит получше: надел драные джинсы, яркую гавайку — всё, другой человек. Да и сейчас кто признает маленького офицера в подтянувшем коленки к груди мальчике, скинувшем на пол плед и сопящем так мирно, что спать хочется?