Сиф поднял голову, подставляя лицо каплям. Небо, обрамлённое деревьями по берегам оврага, было серым, затянутым тучами, но таким близким…
— Эй, пистолет опустил! — раздался вдруг голос откуда-то сверху, с этого неба.
Сиф вздрогнул и заозирался. Ян тоже.
Человек стоял на краю оврага и глядел вниз, на обоих противников. Видя, что Ян медлит, человек повторил, всё так же спокойно и уверенно:
— Давай-давай, опускай пистолет и клади на землю. Ты же всё равно не будешь сейчас убивать Иосифа… Тьфу, что за люди глупые пошли, не подойдёшь — не поверят, — с этими словами человек где бегом, где съезжая по песку и глине, принялся спускаться.
Последняя фраза была сказана с безумно знакомой интонацией.
— Шац, — выдохнул Сиф, шарахаясь назад.
Всё-таки Шанхай за ним следит. И явно в курсе, что здесь делает Ян.
И что бы он ни говорил Краюхам, в конце концов, он всегда мог солгать — этот стопщик и бывший артиллерист, который знает слишком много… всего. Краюхи — тоже люди. Тоже могут ошибиться…
Ян развернулся к спускающемуся Шанхаю, выстрелил — здесь уже явно работали рефлексы, которых ему так не хватало во время беседы с Сифом… Промахнулся, но Шанхай даже не дёрнулся, словно наперёд зная, что не попадёт.
Дальше Сиф не стал ждать и рванул прочь, пока Ян не вернул ему своё внимание, замешкавшись только раз — подбирая втоптанный в грязь ножик. Не любимая финка, конечно, но всё равно пригодится…
Подобрал — и припустил во весь дух.
Проскальзывая по глине, падая, пригибаясь, зигзагами… Как угодно, только скорее прочь — от Яна, который казался поначалу вполне хорошим парнем, даром, что выринеец, от Шанхая, такого спокойного, уверенного, одёргивающего Яна, как окликают непослушных, заигравшихся детей.
— Иосиф!
Сиф только ускорил бег, выкладываясь по полной.
Грохот выстрела, брызги грязи по ногам. Второй, третий выстрелы — Сиф дёрнулся в сторону, перепрыгнул давно поваленную сосну, но чуть-чуть не рассчитал и полетел носом в грязь, обдирая бок о ветки.
Зашипев, мешая забольские и русские выражения, Сиф приподнялся и огляделся в поисках подходящего для подъёма склона. Конечно, велик риск, что Ян попытается его застрелить, пока он будет карабкаться, но…
Впрочем, подходящего склона видно не было.
Накатывалось ощущение дежавю, такое сильное, что рука сама заскребла по боку в поисках автомата. Наверное, сказывалась полубесонная ночь и предшествующие ей сумасшедшие сутки, но Сиф вдруг подумал, что то место, где однажды он сорвался — тогда, на разведке с Кондратом — было почти таким же. И к тому же неподалёку… если не прямо здесь.
Нет, это не из рассказов командира и сослуживцев, это из головы, и хочется по привычке вытолкнуть воспоминания из себя, потому что — нельзя. Если вспомнишь — поменяешься, исчезнет Спец, исчезнет фельдфебель Бородин, останется только маленький Индеец, которым Сифу быть не хотелось. Ведь столько усилий приложено, чтобы жить нормально, в настоящем! Ну почему не дают?! Дайте вспомнить, но… не вспомнить. И остаться самим собой, нынешним…
Шум сзади стих, но это не нравилось Сифу: как только Шанхай с Яном договорятся, они наверняка отправятся за ним, а тут и думать нечего — идти можно только по дну оврага, оставляя в чавкающей глине глубокие следы.
— Не дамся, — пробормотал Сиф себе под нос и ещё ускорил шаг. Впереди железная дорога, рано или поздно Сиф к ней выйдет, а там…
«Там до ближайшего полустанка километр, не больше. Надо только выбраться из оврага, а потом бегом марш — и буду на месте», — в мозгу что-то щёлкнуло, и подросток перестал отличать воспоминания от реальности, принимая их как данность. В очередной раз подняться из грязи и потопать вперёд, с упрямством, достойным лучшего применения, выискивая подходящий для подъёма участок склона.
Несколько раз Сиф слышал, как кто-то вдалеке его окликает, но слишком хотел жить, чтобы отзываться. Шанхай — опасный противник… Лучше ещё ускорить шаг, и ещё, и ещё, выдирая ноги из грязи, хлюпая по лужам, судорожно слизывая с губ дождевые капли. Позади враг, надо уйти во что бы то ни стало, надо выбраться!
Бок кровил и саднил болью, но думать об этом было некогда. Сиф только прижимал к нему продранную рубашку и всё шагал и шагал, вслушиваясь в лесные звуки в поисках преследователей. Иногда он что-то слышал, но так далеко, что было не разобрать, померещилось или нет… Дождь набирал силу, хлестал по плечам, мгновенно вымочив до нитки, и Сиф то и дело подставлял лицо воде и жадно сглатывал.
Всё чаще по пути попадались грязно-рыжие глиняные лужи, которые приходилось форсировать, уже давно не заботясь о сандалиях и вообще о внешнем виде. Всё это стало неважным, отключилось, ведь идти недалеко, от воспаления лёгких помереть не успеешь, а всё, от чего не зависит напрямую твоя жизнь — это, право, такая мелочь…
Овраг расширялся и мельчал, но луж становилось всё больше и больше. Дождь лил без остановки и малейшей передышки, настоящий майский ливень, холодный, щедрый, долгий… К железнодорожной насыпи Сиф выбирался уже прямо по воде, по щиколотку увязая в глине и уже несколько раз приземляясь в лужу «всеми четырьмя лапами» — грязный с ног до головы, с кровящим боком, разбитой губой и уже не помнящий ни где находится, ни зачем, ни — когда…
Выбраться на насыпь, оглядеться, вновь спуститься пониже, чтобы не «светить» себя, и — бегом марш! С усилием гоня по крови кислород, поскальзываясь, падая бессчетное количество раз, вставая и снова и снова вколачивая ноги в мокрую землю — по траве и лужам, по песку, камням и глине, не останавливаясь даже тогда, когда сердце, кажется, взрывается от невозможности справиться с нагрузкой. Жить хочешь — беги!
На станцию Сиф не выскочил — осторожность тоже была рефлекторной, не требующей вмешательства плывущего в красном мареве сумасшедшего бега разума. Мальчик убедился, что кассы нет, и опустился на землю неподалёку от бетонных блоков платформы, скрываясь от взгляда того, кто придёт по тропинке, за зарослями крапивы. Ожоги казались лишь досадной мелочью, не более, и даже не вызывали сильного раздражения…
Электричка подошла через четверть часа, и ливень как назло тут же начал стихать, превращаясь в невинный весёлый дождик. Сиф взбежал по ступенькам и невольно притормозил, оглядываясь: конец приключениям? Здесь, посреди леса, всё было по-прежнему, как и утром в противоположной его части, как и… шесть лет назад?.. Такой огромный срок не укладывался в голове.
Сиф запрыгнул в вагон, плюхнулся на ближайшее сиденье и поглядел в окно. Электричка уже набирала ход, когда на станции появился Шанхай. Запыхавшийся, злой и — ужасно раздосадованный, когда понял, что электричку не догнать. Очень искренний — гораздо больше, чем когда рассказывал байки с мудрой улыбкой. Враг, и как же это было обидно и несправедливо! Сиф помнил его Шаней, Шацем, бравым артиллеристом, «богом войны». А теперь враг, помощник Хамелеона… Сиф закусил губу и заставил себя злорадно улыбнуться: зато не догнать пешим ходом электричку-то, хоть ты лопни от злости!
… Подросток пятнадцати лет, в десять утра стоящий в привокзальном грязном туалете и, шипя и ругаясь на трёх языках, отмывающий покрытый корочкой крови и глины бок — зрелище не для слабонервных. Некогда рыжая, а теперь коричневая от всё той же глины рубашка служила губкой. Руки, ноги, лицо — всё в грязных подтёках после попыток отмыться, не очень-то и удачных. Не приспособлен привокзальный туалет для проведения водных процедур жарким летним утром. Городку со смешным для русского слуха названием Жильца повезло только в одном: никто этого безобразия не увидел.
Сиф заковыристо выругался, оглядывая худо-бедно отмытый бок, который, разумеется, тут же снова начал кровить. Три глубокие царапины по рёбрам, мелких — не счесть. Руки-ноги тоже в царапинах, ещё после вчерашнего. Лицо… Хорошо, что зеркала нет. Пальцы подсказывали, что на лицо лучше не смотреть, чтобы не огорчаться. Одним словом, вид не самый цивильный. Любой милиционер сочтёт своим священным долгом остановиться и проверить документы, из которых у Сифа… мальчик торопливо охлопал себя по карманам, порылся в так и не просохшем кошельке, успел перепугаться — неужели потерял?! — и наконец обнаружил искомое в нагрудном кармане скомканной рубашки.