— И ты теперь ищешь батальон? Чудо, что ты меня нашёл!
Сивка мотнул головой:
— Нет… я догоняю, — и полез за пазуху за картой: — Мы сейчас где?
— Ого! — пригляделся отец Николай. — Наша, военная. Откуда?
— Дали, — односложно отозвался Сивка.
— Ну, мы примерно… вот тут, — указал священник. — А что?
Мальчик покосился на него, размышляя, сказать или нет, но решил промолчать. Мало ли, когда там ещё капеллан до батальона доберётся…
А до Сечена Поля осталось не так уж и далеко! Сердце радостно зашлось.
— Надеюсь, ты останешься со мной? — пригляделся к сосредоточенно высчитывающему по карте длину пути мальчику отец Николай. — Здесь… очень опасно, тем более в одиночку. Да и куда ты пойдёшь? Я же тоже в батальон направляюсь.
Мальчишка отчаянно замотал головой:
— Не-ет… нет, мне идти надо, — он взглянул на часы, болтающиеся на запястье — раньше отец Николай не видел у него таких — и снова склонился над картой. — У меня мало времени, а уже вечер и… и… — и он зевнул.
— Слушай, отрок, не дури, — отец Николай присел рядом с ним. — Куда ты торопишься? Да, уже вечер! А ты… О Боже, сколько дней ты уже так идёшь?!
— Да недолго, меньше суток…
Священник ещё раз оглядел измотанного пацана с глазищами в пол-лица, который вряд ли и сам замечал, как крепко вцепился в автомат.
— И эти сутки ты шёл без перерыва, — отец Николай не спрашивал, он это и сам видел. И стало так жалко этого пацанёнка, упрямого, одинокого, брошенного всеми на произвол судьбы… Его бы в тыл, поближе к российской границе — да он сам никогда не согласится. Нет, он уже из тех, для кого «тыла» не существует.
Мальчишка заёрзал под этим внимательным взглядом:
— Ну… с перерывом… Ещё пожрать надо было остановиться… Ладно, мне пора! — Индеец вскочил было, но священник усадил его обратно. Рука у отца Николая была тяжёлая, твёрдая, и пацан волей-неволей повиновался, только добавил упрямо: — Мне правда уже совсем пора. Иначе не нагоню…
— Ну куда ты на ночь глядя рванёшь? Ты вообще знаешь, куда идти?!
— Да, — твёрдо ответил Индеец, складывая карту и убирая её в карман. — Только я тебе не скажу, извини, — и улыбнулся, виновато, но спокойно. Когда на тебя смотрят так, понял священник, — не выспросишь…
— Разведчик… Всё равно останься. Переночуй хотя бы, поспи в человеческих условиях, а утром уже рванёшь.
— А если опоздаю?! — Сивка решительно скинул плед и вскочил. — Мне сказали, УБОН будет там совсем недолго!
Капеллан ухватил его за локоть:
— Тот, кто это тебе говорил, прекрасно знал, что ты ребёнок! Нет, ты никуда не пойдёшь ночью, потому что мне этого Георгий, Дядька-младший, не простит! Что отпустил его пацана на верную смерть. Налетишь в темноте на кого-то или просто ноги себе переломаешь… Или угоришь, как уже пытался. Нет, Индеец, ты остаёшься, — в голосе молодого священника клацнул такой металл, что мальчишка невольно отпрянул и присел на краешек кровати.
Некоторое время царила тишина. Сивка с автоматом на коленях сидел и мял уголок пледа. Отец Николай молчал. В другой части помещения, за занавеской, хлопнула дверь, кто-то заходил по комнате, гремя посудой, потом заглянул к ним — усталая женщина средних лет с чёлкой, как у пони, уставшими глазами и тихим голосом.
— Эй, — позвала она осторожно, — вы ужинать-то будете?
— Будем, — кивнул отец Николай и твёрдо посмотрел на мальчишку, — оба будем. Спасибо, Галина.
Женщина кивнула и снова исчезла.
— Положи автомат, — священник не стал прикасаться к оружию, опасаясь рефлекторной и далеко не самой адекватной реакции. — Я знаю, что ты псих, но всё-таки положи автомат и пойдём, поедим. Тебе нужны силы. Завтра засветло выйдешь — не бойся, не проспишь, разбужу. Идём.
Мальчишка кивнул, встал, но автомат из рук не выпустил.
— Знаю, что псих… — не по-детски серьёзно вздохнул он и, явно кого-то (капитана Заболотина, кого же ещё!) копируя, добавил: — А ещё этот… наркоман. Завязавший.
— Идём, — ещё раз позвал отец Николай.
Сивка прошёл вместе с ним за стол, но с автоматом не расстался. Женщина ничего не сказала, только вздохнула тяжело и жалостливо. Оружие мальчик воспринимал продолжением собственного тела и не мыслил себя без него, это было видно.
… Сивка думал, что не уснёт, потому что всё внутри было скручено в тугую пружину, торопящую и понукающую время: ну скорее, скорее, снова в путь! Это ожидание невозможно, просто непереносимо!.. Но стоило коснуться щекой подушки и подтянуть коленки к груди, пальцами нащупывая «внучок» рядом, как сознание просто вывалилось из этого мира в царство снов, Сивка даже не почувствовал.
Отец Николай наклонился над спящим мальчиком, перекрестил его, вздохнул и осторожно вытянул из кармана лежащих рядом с кроватью на полу брюк карту. Развернул и долго смотрел, вспоминая, откуда докуда мальчик высчитывал маршрут.
… Если бы на карте можно было отметить путь маленького разведчика, ещё не принёсшего присяги, но связавшего судьбу с УБОНом, и самого батальона, то стало бы видно, как они стремятся друг к другу.
И пересекаются в одной точке. На Сеченом Поле.
Позади остался и храм, и сквер, и уже весь квартал. Маршрутка петляла по проспектам, улицам и улочкам, люди заходили и выходили, а шофёр подмигивал белобрысому подростку в зеркальце заднего вида:
— Жди… Я тебе скажу, когда твоя улица.
Подросток кивал, поводил плечами и ждал. А что ему оставалось делать-то? Только сидеть, думать и ждать. Ещё разглядывать случайных попутчиков — отчасти из любопытства, отчасти из опасения всё-таки наткнуться на одного из преследователей. Но никто из залезающих в маршрутку на разных этапах её странствования по городу не походил ни на Шанхая, ни на Яна, ни на людей, посланных Крёстным.
Старик с нетерпеливым внуком, устающим от сидения на месте гораздо сильней, чем, верно, от долгих прогулок. Сиф невольно улыбнулся, чувствуя себя примерно так же. Только не получалось столь же яростно вертеться на месте — чуть шевельнёшься, и обязательно что-то заболит. Инвалид ходячий…
Женщина в деловом костюме, раздающая по телефону указания всему миру.
— Обещали небольшой дождь в 17:30, а у нас ни капли не упало, — между делом возмущалась она. — И грозу в 19:00, но она точно будет, у меня уже мигрень.
Сиф, зацепивший эту реплику краем уха, понимающе хмыкнул: голова у женщины вероятнее всего болела от этой неумолчной трескотни по телефону.
А женщина тем временем уже переключилась на какие-то отчёты, консалтинг и сервис. Очень деятельный винтик деловой машины контролировал вращение колёс судьбы.
Оставив этот винтик в покое, Сиф опять повернулся к окну. Резкая остановка не застала его врасплох — он наловчился предугадывать её по изменению в дрожании двигателя; по тому, как оборачивался к пассажирам водитель, словно желая проверить, не испарился ли тот, кто требовал этой остановки; по поведению копошащихся попутчиков, робкому «Простите, можно?» и ворчанию деятельной бабушки в лихой бандане, алой, как галстук младших скаутов. Бабушка это села довольно давно и ворчала с чувством, без истерики, исполняя некий общественно-социальный долг.
Кто-то вышел. Кто-то вошёл. Водитель обернулся, принимая деньги за проезд, и кивнул Сифу:
— Готовься, сдарик, твоя следующая, во-он за тем светофором выкину.
Сиф кивнул в ответ, показывая, что уже давно готов к тому, чтобы его выкинули, а уж за тем светофором или где ещё — без разницы. Главное, чтобы поближе к Капу.
Без пяти минут Скаль Сивый — а пока что ещё просто Иосиф Бородин, запутавшийся, фельдфебель он ещё, или уже нет — перебрался к двери через длинноногого студента, севшего только что и уже профессионально задремавшего, как умеют проваливаться в дрёму только студенты и военные. Маршрутка разогналась в последний раз, проскочила светофор и подрулила к автобусной остановке, зажатой между «стекляшкой» продуктового магазинчика и киосками «сок-вода-сигареты».
Не утерпев, Сиф с усилием, не обращая внимания на дёрнувшее болью плечо, распахнул дверь и выпрыгнул на тротуар, не дожидаясь полной остановки. Маршрутка и не стала останавливаться — как только ноги мальчика коснулись земли, микроавтобус басовито газанул, обдал его облаком выхлопов и умчался дальше скакать по городу, развозя людей, как ценные посылки, по их судьбам.