— А чего реагировать? Положительно реагирует!
— Это как?
— А мы развелись, — всё с той же улыбкой пояснил Шанхай. — Года три назад. С тех пор и мотаюсь по стране без постоянной прописки. А что?
— Ничего… — неопределённо вздохнул Заболотин, и Сиф со своего места невежливо, но понимающе хмыкнул: у командира на личном фронте так и не сложилось ничего за шесть лет, и, как результат, Заболотин к подобным Шанхаевой историям относился весьма болезненно, хоть виду старался и не показывать.
Шанхай пожал плечами, огляделся и, зачерпнув взглядом пустое место Тиля, посмотрел на Одихмантьева. Тот ничего автостопщику не сказал, усмехнувшись в седые усы, но, видимо, Шанхай и не ждал от него слов — так, здоровался.
Словно дождавшись, пока все устроятся, мимо наконец-то прогрохотал поезд, долгий-долгий — и шлагбаум, закрывающий переезд, медленно пополз вверх. Алёна пробормотала что-то неразборчивое, по интонации похожее на «и года не прошло», но, видимо, по-цыгански, и тронула машину с места. Некоторое время в машине царило старое молчание, но Шанхай первым сообразил, что так дальше нельзя, и спросил:
— А я не очень навязываюсь, нет?
Фраза прозвучала нелепо и смешно: взяли же стопщика «на борт», так какой смысл спрашивать?
— Не, нормально навязываешься, — заверил его Филипп. — В самый раз.
— Автостопщик же, — встрял Сиф.
— И что, что автостопщик? — немедленно заинтересовался Шанхай, словно только и ждал этого заявления.
— Ну… — Сиф даже растерялся от такого вопроса и, кляня внезапно напавшее косноязычие, попытался объяснить: — Ну, автостопщик. Если бы ты не… ну, вот так не лез бы, не знакомился — как бы ты стопил? Пешком, что ли?
— О да, пеший стоп — мечта всей моей жизни. И так ноги гудят — я от Пролыни километров двадцать в сумме топал и ещё здесь уже полдня торчу всё на ногах! — Шанхай не ныл, он просто рассказывал. — Чуть не свернул с первой попавшейся фурой в Горье! Но тут ты, и я сразу смекнул, что с вами мне по пути.
Логика в последнем заявлении прослеживалась плохо — а без некоторой фантазии и вовсе не находилась, — но Шанхая это не смутило.
— Ну, значит, судьбец такой, — передразнил его Заболотин, больше всего на свете желая выслушать полный доклад Филиппа: о чём они со стопщиком говорили? Но Краюхин пока отмалчивался, и Заболотин просто принял новое появление Шанхая, как данность. — Тогда чего переживать?
— Переживать… — хмыкнул Шанхай. — Я не переживаю. Я интересуюсь!
Сиф, не останавливая внимание на отдельных словах, просто слушал голоса. Командир, Шанхай… Скоро в разговор влезли Лёха и даже князь, а Сиф под аккомпанемент шутливых споров, философский измышлений и автостопных баек думал о своём, тоже недалеко от этих самых баек ушедшем: автостопщик — он сам по себе знак, что всё хорошо. Так в своё время Чинга говорил. Интересно, к чему это тогда прозвучало? В один из бесконечных переходов, передислокаций и манёвров, как всегда — в дороге… Когда ещё Чинге рассказывать свои истории.
Сиф откинулся назад, аккуратно пристраивая спину так, чтобы не потревожить бойко подживающий на мазях «старшего сержанта Элички» рубец, закрыл глаза и попытался представить себе ту — военную — дорогу на месте нынешней. И Чингу, а не Алёну, за рулём. С тонкими и длинными чёрными усиками, как рисуют у Чингисхана в мультиках, с хитро прищуренными глазами, в которых изредка вспыхивало что-то такое чисто степное, татаро-монгольское, хотя, наверное, той степной крови в Чинге была — капля, не больше. Таким Чингу запомнил Военкор, когда был однажды, ещё до появления в батальоне Сивки, у разведчиков. Запомнил, в силу профессиональной привычки, разумеется, не глазами, а фотоаппаратом, но слово сдержал, и фотографии те никому никогда не показывал — только несколько лет спустя прислал Заболотину. Сиф хорошо помнил эту карточку — но не помнил всего остального: жестов, голоса, самих рассказов…
Интересно, а Чинга помнил ли своего маленького подопечного? Наверное, всё-таки да, Сифу очень хотелось в это верить. Потому что тогда, после полусмерти Найдохи, в выздоровление которого никто, в общем-то, и не верил, Чинга стал маленькому Индейцу самым близким человеком в разведвзводе, не зря же Сиф так чётко помнит все найденные им фотографии…
Жаль, нет фотографий дороги. Машины. Гильзы от винтовочного, снайперского патрона, калибра 7,62 западного стандарта, покачивающейся под зеркальцем заднего вида, подвешенной там вроде брелка. Чинги за рулём, вглядывающегося в дорогу, и Сивки, пристроившегося рядом.
Хотя нет, лучше без Сивки. Свои военные фотографии Сиф не любил — уж больно страшён он на них получался. Крыса-крысой с котлом кипящей смолы внутри. Улыбка — случайность. А смеяться, казалось, тот обнимающий «внучок» мальчик не умел вовсе.
Напряжение убивало настоящий смех, превращая нервы в обледенелый комок, который нельзя уже было расколоть. Чинга советовал вылить весь этот лёд пополам со смолой обычной человеческой истерикой, потому как невозможно не обжечься с этаким дьявольским котлом внутри. И невозможно долго носить глыбу льда за пазухой, и не примёрзнуть к ней окончательно.
… Да только разве был Маська готов устроить буйную истерику? Уж проще ему было быть не ребенком, а злой на весь свет крысой… Чинга вздохнул и отвернулся, сосредоточившись на дороге. Очень не вовремя отправился поближе к тому свету Найдоха. Очень. Чинга понимал, что должен как-то привести пацана в чувство, но получалось плохо.
В соседнем кресле Маська повернулся на бок и принялся наблюдать из-под завешивающей глаза чёлки за водителем. С отстраненным любопытством, но взгляд… выжидающий. Будто задал вопрос и ждёт. Чинга уже понял, что никаким вопросом здесь и не пахнет, но всё равно кажется, что мальчишке нужен какой-то ответ, и от этого Чинга начинал нервничать и испытывал дикое желание что-то говорить, как-то разбивать образующуюся в кабине тишину.
… Надоело наблюдать за водителем Сивке нескоро. И не столько за водителем, сколько за колеблющимися стрелочками приборов или за винтовочной гильзой, которая раскачивалась тем сильней, чем веселее прыгала машина по ухабам. Все эти мелкие движения завораживали паренька совершенно магическим образом, Чинга лишь посмеивался, нервно немного, чувствуя себя гипнотизёром с магическим шаром.
Оторвав, наконец, взгляд от гильзы, Сивка снова сел в кресле ровно, но не выдержал, и уставился в окно. Ему жизненно необходимо было за чем-нибудь наблюдать.
— Кого высматриваешь? — полюбопытствовал Чинга, воспользовавшись этим, как поводом, чтобы затеять хоть какой-нибудь разговор.
— Никого, — не слишком вежливо буркнул Сивка в ответ. Чинга не Кондрат, не «приласкает» за такой тон. К тому же и вправду мальчишка никого и ничего не высматривал. Бездумно глядел на поля, местами горелые, изрытые следами взрывов, и чувствовал себя… совсем таким же. Как эти поля, как это стальное небо, словно в мундир затянутое облаками. Лёд, в который он заковал всего себя прошлого, старающегося с Найдохой подружиться, смёрзся до состояния, близкого к камню. А камень уже не тает… Правда, Сивка не подбирал для этого ощущения таких красивых слов, но чувствовал себя примерно как тот самый лёд-камень.
— А вот раньше, когда ещё не было… всего этого, легко можно было встретить шагающих по обочине дороги людей, — с усилием вновь нарушил тишину Чинга. — У них не было своих машин, они шли и «голосовали» — просили подвезти. Не за деньги, а так, за беседу. И ведь подвозили…
Чинга скосил глаза и увидел, что Маська снова повернулся на бок и глядит исподлобья. Недоверчиво. Настороженно. И жадно слушает, стараясь уловить каждое слово, даже не сказанное вслух.
— В долгой дороге собеседник и развлечет разговором, и за рулём заснуть не даст… Они доверяли людям, а те платили им взаимностью. Их звали «автостопщиками», этих ребят, которые без гроша в кармане могли объехать всю страну. И редко у какого… гада поднималась рука обидеть их, ярко одетых, веселых… свободных.