За неделю до этого коалиция ХДС — ХСС неожиданно выиграла первые выборы в бундестаг. Они собрали 31 % голосов и не намного опередили СДПГ, получившую 29 %. Результат был еще далек от результатов последующих лет, что во многом зависело от того, что в бундестаг прошло большое количество мелких партий. Тогда не было еще 5 % барьера, необходимого, чтобы пройти в бундестаг. Но вместе с СПГ[5] и консервативной Немецкой партией (НП)[6] набралось достаточное количество мандатов.
Выборы были чем-то вроде плебисцита для социальной рыночной экономики. Самым успешным «выборным локомотивом» ХДС оказался не Аденауэр, а беспартийный Людвиг Эрхард. С профессором из Франконии немцы связывали валютную реформу, окончание эры централизованно управляемой экономики и намечающийся экономический подъем. Его концепция рыночной экономики и талант оратора имели решающее значение на первых выборах в бундестаг. При этом такое развитие событий было совершенно непредсказуемо. После катастрофически неудачного экономического опыта Веймарской республики и оптимистических воспоминаний о начале управляемой экономики времен Гитлера, для которых были характерны такие лозунги, как: «Автотрассы!» и «Полная занятость!», программа «общественной экономики», выдвинутая социал-демократами и ХДС в Аленской программе, имела огромную притягательность. Лишь после того, что в результате валютной реформы на полках немецких магазинов появился товар, концепция Эрхарда стала конкурентоспособной.
Решающим фактом на первых выборах в бундестаг стало и то, что ХДС встретился с неумелым противником. Партийный аппарат СДПГ считался превосходящим в плане структурности и сплоченности по сравнению с партиями-конкурентами. В высших кругах СДПГ в лице Курта Шумахера был послевоенный политик, обладавший огромной популярностью. Однако Шумахер, переживший ранение в Первой мировой войне и долгие годы заключения в концлагере, своей острой агитацией в предвыборную кампанию чересчур разбередил воспоминания о последних годах Веймарской республики. Например, его горькие упреки в адрес Католической церкви и заявление о «пятой оккупационной силе» привели к тому, что все более-менее верные церкви католики примкнули к ХДС. Помимо того, руководитель СДПГ показал себя настолько закоснелым в национальных вопросах и в своем стремлении держаться за плановую экономику, что потерял большинство, которое смог завоевать в 1948 году.
Итак, 21 августа 1949 года мужчины, тяжело переводя дыхание, поднимались по лестнице к дому Аденауэра, где теперь должны были принять важные решения после нелегкой победы. Что предпочтительнее: маленькая коалиция с СПГ и НП или все же большая — с СДПГ? Кто должен стать президентом? Кто — федеральным канцлером? Под конец этой послеобеденной встречи Аденауэр одержал верх во всех вопросах. Это был час рождения его канцлерства. Хотя поначалу ничто на это не указывало. Гессенский министр финансов Хильперт и будущий премьер-министр Бадена-Вюртемберга Гебхард Мюллер упрямо приводили доводы в пользу Большой коалиции с СДПГ Только с помощью «огромного блока демократических сил» можно было якобы решить крупные проблемы страны. Людвиг Эрхард энергично противостоял этому, поскольку видел в подобном поведении опасность для «своей» рыночной экономики. Штраус угрожал расторжением объединения фракций в случае, если СДПГ будет приглашена разделить бремя власти. Сам же Аденауэр пел себя очень осторожно, хотя и знал, что последовательное объединение с Западом, к чему он, собственно, и стремился, гораздо легче достижимо без СДПГ. Пока он еще не мог сказать последнее слово, как делал это позднее, будучи канцлером и председателем партии.
Всего лишь раз он дал прием с фуршетом с холодными закусками. Должно быть, это был роскошный прием, по крайней мере, для послевоенных времен. Почти все репортеры возносили хвалу непревзойденным кушаньям того вечера. Помимо прочего, обычно славный своей бережливостью Аденауэр достал из подвалов свои лучшие запасы. «Благороднейшее из благородного», — вспоминал Франц Йозеф Штраус, знаток светлого пива: «Вина, вина позднего сбора, коллекционные вина, какие я никогда еще в своей жизни не пил». Под конец приема, когда атмосфера разрядилась, Аденауэр начал целеустремленно сворачивать на тему конкретных личностей. Назначение его канцлером еще не было решенным делом. Один наблюдатель прокомментировал президентство Аденауэра в Парламентском совете: оно стало «блистательным завершением долгой политической карьеры». Но сейчас Аденауэр не хотел ничего больше знать о «завершении» и использовал момент удачи. «Федеральный канцлер — это важный человек», — ответил он на предложение подать свою кандидатуру на пост президента. «Президентом должен стать другой, а я хочу быть канцлером. Мне 73 года, но я взял бы на себя обязанности канцлера. Во-первых, у меня есть авторитет в британской зоне. Во-вторых, у меня есть определенного рода опыт в государственных делах и управлении. В-третьих, у меня более острые локти, чем я сам думал». В конце концов, ведь лечащий врач обещал ему, что он еще два года будет в состоянии «занимать должность». Вот как делается политика! Ни в этот день в Рёндорфе, ни в последующие дни не прозвучало ни одного серьезного возражения против подобного «захвата власти», и не только потому, что на самом деле не было другого кандидата, который бы заявил о своих притязаниях. Друзья по партии были по-настоящему сломлены претензиями на власть этого человека, который даже не потрудился сделать вид, что это предложение прозвучало из уст верного ему человека, что являлось бы хорошим тоном. Разумеется, нельзя было предположить, что начнется 14-летняя эра правления Аденауэра. Короткая жизнь кабинетов в Веймаре и благословенный возраст Аденауэра указывали на то, к делам приступает «канцлер на час».