Каким бы щекотливым ни был вопрос о повторном вооружении Германии, 19 августа 1950 года все быстро встало на свои места. Ловко запущенное в «Нью-Йорк Таймс» интервью с канцлером информировало читателей, что немецкая армия будет воссоздана из-за опасности нападения с Востока. Немецкие газеты отозвались угрожающим эхо. Через пять лет после окончания войны большая часть населения не хотела ничего слышать об оружии и униформе. Даже в собственном кабинете министров Аденауэр вынужден был выслушать громкие протесты, в основном от министра внутренних дел Густава Хайнемана, который оставил свой пост в октябре именно в результате спора о вооружении. «Бог дважды забирал у нас из рук оружие, — предостерегал канцлера министр, в то же время председатель Евангелической церкви Германии, — и в третий раз мы не имеем права брать в руки оружие, а должны терпеливо ждать». Аденауэр разбередил настоящее осиное гнездо. Интервью журналу «Нью-Йорк Таймс» повлекло за собой начало первого общего движения за мир. Девизом этого движения стали слова: «Без меня!» Карло Шмидт говорил: «Нам бы больше понравилось бытье большевиками, но целыми и невредимыми, чем лежать мертвыми или изуродованными в воронках из-под мин». Уровень популярности Аденауэра снизился на 20 %, это было катастрофически много.
Но пока еще опросы общественного мнения не вызывали паники. Следующие выборы состоятся лишь через три года. Напротив, канцлер начал упорный бой за свои убеждения. При этом он лично мог отразить некоторые контрудары, например, провал серии конференций в сентябре 1950 года, когда настойчивые требования США начать вооружение Германии натолкнулись на железное «нет» Франции. Поскольку почти одновременно с этим военным силам США удалось совершить предварительную высадку на корейском побережье под Инчоном, планы Германии на данный момент погрязли в недрах бюрократической машины. Прямой путь к вооружению и военному союзу был пока блокирован из-за страхов Франции и, как выяснится впоследствии, не в последний раз. А значит, именно в Париже находился ключ к внешнеполитическим целям канцлера. До сих пор остается объектом спекуляций вопрос, стало ли бы в действительности начало немецкого вооружения в напряженной атмосфере 1950 года катализатором предупреждающего удара СССР.
Единственное, к чему привели нью-йоркские конференции в Бонне, спали скупые обещании военной поддержки Запада в случае угрозы для ФРГ. Тем не менее в октябре Аденауэру было дозволено основать учреждение, ставшее прообразом будущего министерства обороны, оно было названо по имени профсоюзного деятеля и позднее первого министра Хардских высот Теодора Бланка, которому демонстративно было отдано преимущество в сравнении с военными, чье прошлое в любом случае было запятнано службой в вермахте. Далекий от армии канцлер налаживал контакты с руководством будущей армии подчас очень комичным образом. После своего первого разговора с прежним генералом танковых войск графом фон Шверином Аденауэр заявил: «Но ведь это совсем не солдат, это совершенно нормальный человек». Когда на одной из пресс-конференций его спросили, будет ли новая армия вынуждена опираться на высоких должностных лиц вермахта, проще говоря, на солдат Гитлера, канцлер молниеносно и с полным осознанием взрывоопасности темы ответил: «Восемнадцатилетних генералов НАТО мне точно не простит».
Такая неожиданная для многих наблюдателей беспристрастность канцлера в отношении ужасного прошлого своего народа была одной из его тайных удач. Наряду с возвращением миллионов беженцев и изгнанников залогом восстановления Германии стала интеграция множества косвенных сообщников национал-социалистического режима в ряды «незапятнанных сотрудничеством с нацистами граждан». Аденауэр считал патетические «признания вины», сформулированные обеими церквями после окончания войны, одним большим нулем, впрочем, как и американские попытки «перевоспитания нации». Он не раз высказывался за прекращение денацификации. Осмысленным ему казалось только преследование действительно виновных. То, что он упорно держался за своих сотрудников, таких как официальный комментатор нюрнбергских расовых законов Ганс Глобке или Теодор Оберлендер, которого сам Аденауэр называл «министром глубоко коричневой направленности», стало нишей для нападок со стороны общественности. Остается только предполагать, сколько молчаливого одобрения вызывали подобные действия.
Но знаменитое высказывание Аденауэра — «Грязную воду не выливают, если нет чистой» — отражало лишь один аспект проблемы. Ведь для хрупкой пока еще партийной структуры послевоенного времени самым решающим образом было важно не допустить подъема праворадикальных партий. Время от времени кидая националистические высказывания и идеи, Аденауэр добивался поддержки «правого крыла». Возьмем, например, речь в Берне 23 марта 1949 года, в которой он призывал к «пробуждению немецкого национального чувства» и требовал: «Нельзя вечно вменять нам в вину годы национал-социализма и войны». И это было написано в 1949 году! Высказывания некоторых газет о «господине Аденауэре из Четвертого рейха», сильно задели канцлера. Ведь незапятнанная репутация, которую он умудрился сохранить в годы национал-социализма, защищала его от призраков прошлого.