Он вводит команду, и экран передо мной заполняется текстом. Я читаю сценарий: проблема планирования и выбора приоритетов. Реалистичная, что необычно: по мнению большинства исследователей, оценки таких тестов получаются слишком произвольными. Я несколько выжидаю с ответом, и все равно Клозен удивлен быстротой моей реакции.
— Очень хорошо, Леон. — Он нажимает клавишу. — Попробуйте вот эту.
Он продолжает давать мне сценарии. Когда я читаю четвертый, Клозен очень старается демонстрировать лишь профессиональное безразличие. Мой ответ сейчас представляет для него особый интерес, но он не хочет, чтобы мне это было известно. В сценарии задействованы офисные интриги и суровая конкуренция за продвижение по службе.
Я соображаю, кто такой Клозен: он психолог государственной конторы, военный, скорее всего сотрудник отдела исследований и разработок ЦРУ. Тест предназначен для оценки потенциала гормона «К» в разработке стратегий. Вот почему доктору сейчас неловко со мной: он привык иметь дело с солдатами и госслужащими, чья работа — повиноваться приказам.
Вероятно, ЦРУ захочет меня придержать как объект для последующих тестов. Быть может, они так поступили уже и с другими пациентами, если те показали хорошие результаты. Потом они выделят добровольцев из своих рядов, устроят им кислородное голодание мозгов и полечат гормоном «К». Я, разумеется, не хочу становиться ценным сотрудником ЦРУ, но уже показал достаточно, чтобы вызвать у них интерес. Лучшее, что я моту сделать, — скрыть свое искусство и на этот вопрос ответить неверно.
Я предлагаю неудачный способ действий, и Клозен разочарован. Тем не менее мы продолжаем. Я теперь думаю над сценариями дольше, ответы даю более слабые. Среди безобидных вопросов рассыпаны опасные: один — об избежании поглощения враждебной корпорацией, другой — о мобилизации населения на борьбу со строительством угольной электростанции. Я на каждый даю неверный ответ.
Завершив тестирование, Клозен меня отпускает — он уже пытается сформулировать рекомендации. Если бы я показал истинные способности, ЦРУ завербовало бы меня немедленно. Неровное мое выступление пригасит тамошний энтузиазм, но не изменит намерений: слишком велики для ведомства потенциальные выгоды, чтобы забыть о гормоне «К».
Мое положение фундаментально переменилось: если ЦРУ захочет придержать меня как объект тестирования, мое согласие будет совершенно не обязательным. Надо подготовиться.
Разговор произошел четыре дня спустя и застал Ши врасплох.
— Вы хотите выйти из исследования?
— Да, и немедленно. Я хочу вернуться к работе.
— Если это вопрос оплаты, мы могли бы…
— Нет, деньги не проблема. Просто с меня достаточно этих тестов.
— Я понимаю, что после некоторого времени тесты начинают утомлять, но мы так много из них узнаем… и мы ценим ваше участие, Леон. Дело не просто в том…
— Я знаю, как много вы узнаете из тестов. И все же я решил: я больше не хочу.
Ши пытается что-то сказать, но я перебиваю:
— Я знаю, что связан соглашением о конфиденциальности. Если вы хотите, чтобы я что-нибудь по этому поводу подписал, присылайте. — Я встаю и иду к двери. — До свидания, доктор Ши.
Он звонит через два дня.
— Леон, вам необходимо приехать на осмотр. Мне только что сообщили: в другой клинике обнаружили неприятные побочные эффекты лечения гормоном «К».
Он лжет: по телефону он бы ни за что этого не сказал.
— И какого рода эффекты?
— Потеря зрения. Бурный рост зрительного нерва и последующее его разрушение.
Наверняка это заказало ЦРУ, узнав, что я выхожу из испытаний. Стоит мне вернуться в больницу, Ши объявит меня умственно несостоятельным и госпитализирует принудительно. А потом меня переведут в государственный научно-исследовательский институт.
Я изображаю тревогу:
— Выезжаю немедленно.
— Ну и хорошо. — Ши доволен, что его представление оказалось убедительным. — Мы вас осмотрим сразу, как приедете.
Я вешаю трубку и поворачиваюсь к своему терминалу — проверить последнюю информацию в базе данных ФСИЛ. Ни о каких побочных эффектах не упоминается — ни на зрительном нерве, ни где-нибудь еще. Я не отбрасываю возможности, что в будущем такие эффекты могут проявиться, но тогда я сам их обнаружу.
Пора уезжать из Бостона, и я начинаю собирать вещи. Уходя, снимаю все со счета в банке. Если продать аппаратуру моей студии, я получил бы больше денег, но все это громоздкое, не вывезти. Я забираю только несколько мелких вещичек. Где-то через два часа телефон звонит снова: Ши интересуется, где я. На этот раз я жду, чтобы сработал автоответчик.
— Леон, вы слышите меня? Это доктор Ши. Мы вас уже довольно давно ждем.
Он попытается позвонить еще раз, а потом пошлет санитаров в белых халатах, а то и полицию, чтобы меня забрать.
В семь тридцать вечера Ши еще сидит в больнице, ожидая новостей обо мне. Я поворачиваю ключ зажигания и выезжаю с парковки через улицу от больницы. Сейчас он в любой момент может заметить конверт, который я подсунул под дверь его кабинета. Как только он его откроет, сразу сообразит, что письмо от меня.
Привет, доктор Ши!
Я так понимаю, что вы меня ищете.
Минута удивления, но не больше: он тут же возьмет себя в руки и предупредит охрану, чтобы искала меня в здании и проверяла все отъезжающие машины. И станет читать дальше:
Вы можете отозвать тех мордоворотов-санитаров, что ждут у моей квартиры, — я не хочу зря тратить их драгоценное время. Наверное, вы решительно настроены получить на меня полицейский ордер на розыск, и потому я взял, на себя смелость ввести в центральный компьютер полиции вирус, который будет подменять информацию в ответ на запросы по номеру моей машины. Конечно, вы можете дать описание автомобиля, но ведь вы же даже не знаете, как он выглядит.
Леон.
Он позвонит в полицию, чтобы тамошние программисты занялись этим вирусом. Он заключит, что у меня комплекс неполноценности — судя по наглому тону записки, ненужному риску возвращения в больницу, чтобы ее доставить, и бессмысленному сообщению о вирусе, который иначе мог бы пройти незамеченным.
И будет не прав. Эти действия были предприняты, чтобы вызвать недооценку моих возможностей полицией и ЦРУ — тогда я могу твердо надеяться, что они не примут адекватных мер. Вычистив мой вирус из центрального компьютера, тамошние программисты оценят мою программистскую квалификацию как хорошую, но не выдающуюся, и загрузят резервные копии, чтобы восстановить мой номер машины. Это действие включит второй вирус, гораздо более тонкий, который модифицирует и резервные копии, и активную базу данных. Полиция будет довольна, зная, что номер у нее записан верно, и станет азартно гоняться за призраком.
Следующая моя цель — раздобыть новую ампулу гормона «К». К сожалению, при этом ЦРУ получит возможность точно оценить мои истинные способности. Если бы я не послал записку, полицейские обнаружили бы мой вирус позже, когда уже ввели бы сверхжесткие предосторожности при его искоренении, а тогда я бы не смог убрать номер своей машины из всех файлов полиции.
Сейчас я остановился в ближайшем мотеле и работаю над дейтанетовским терминалом у себя в номере.
Закрытую базу данных ФСИЛ я взломал и увидел адреса пациентов, получающих гормон «К», а заодно просмотрел внутренние переговоры ФСИЛ. На гормон «К» наложен клинический запрет, и до его снятия — никаких дальнейших испытаний. ЦРУ требует, чтобы сначала изловили меня и оценили потенциал исходящей от меня угрозы.
ФСИЛ попросила все больницы вернуть оставшиеся ампулы с курьером. Я должен заполучить ампулу раньше, чем это случится. Ближайший пациент — в Питтсбурге; я заказываю себе билет на ранний утренний рейс. Потом смотрю карту Питтсбурга и заказываю у компании «Пенсильвания курьер» грузовичок-пикап на одиннадцать часов утра на адрес инвестиционной компании в деловой части города. И наконец подписываюсь на несколько часов времени суперкомпьютера.
Арендованный автомобиль я оставляю за углом небоскреба в Питтсбурге; в кармане пиджака у меня лежит небольшая схемная плата с клавиатурой. Я гляжу вдоль улицы туда, откуда должен появиться курьер. У половины пешеходов носы и рты закрыты белыми респираторами, но видимость хорошая.