Русины немного выиграли и от введения конституции, представительного правления и самоуправления провинций, начатого октябрьским патентом 1860-го и законченного австро-венгерским соглашением 1867 г. При представительном образе правления польская шляхта, захватившая в свои руки представительство Галиции, имела возможность оказывать правительству ценные услуги в общеимперских делах и зато могла рассчитывать с его стороны на еще большую поддержку в своих планах утверждения польского господства в Галиции. Задержав в своих руках управление краем, получив подавляющее большинство в новоучрежденном галицком сейме, польская шляхта отгораживает Галицию непроницаемой стеной от всяких вмешательств центрального правительства и парламента и, не считаясь ни с законами, ни с конституцией, которую на галицкой почве она сводит к чистой пародии, устремится к тому, чтобы превратить Русин в покорных подданных польского госнодства.
Русинская интеллигенция долго ограничивалась вздохами я глухими жалобами на это усиливающееся польское преобладание. 1850-е года, когда начинается эта перестройка галицких отношений, были глухим и темным периодом в жизни русинского общества. Начатки народничества были чрезвычайно слабы. Сравнительно смелые требования и взгляды 48 года были забыты. В литературе и нублицистике, чрезвычайно далеких и бедных, снова возникли споры между сторонниками сближений с народом и его языком и приверженцами «книжного» языка и высшей культуры, образцом которой являлась то старорусская книжность, то великорусская — преимущественно XVIII века. Самые эти споры велись так вяло и с таким слабым культурным аппаратом, что совершенно не подвигали вопроса, обращавшегося в зачарованном кругу. Вопрос об очищении униатского обряда в действительности занимал умы русинских интеллигентов-священников гораздо сильнее, чем эти принципиальные вопросы. Сколько-нибудь активная политика их нугала, так как Русины боялись усилить шансы Поляков, прогневив центральное правительство, в их глазах все еще остававшееся единственным якорем спасения.
Наконец, так называемая «азбучная война», возгоревшаяся в 1859 году по новоду предложения наместника Галиции гр. Голуховского — ввести
374 ^ М£. Грушевский
латинский алфавит в русинскую письменность, вывела Галицкую Русь из оцепенения. Введение латинского «абецадла» казалось заупокойным звоном по русинской душе. С большим единодушием, забыв свои распри, Русины выступили против этого проекта и успели убить его: встретив решительный протеста, правительство не настаивало на этом нововведении.
Этот эпизод яснее поставил перед глазами русинской интеллигенции опасность, грозившую им от возрождающейся Польши. Бездействие грозило гибелью, нужно было искать выхода. К активной борьбе, к организации украинского народа против польского господства эти священники и чиновники были органически неспособны. Им нужна была внешняя опора. Изверившись в австрийскою: » правительстве, вполне подпавшем под влияния польской аристократии и администрации, систематически оклеветывавшей ее в отсутствии австрийской лояльности, в тяготении к России и православия», галицкая интеллигенция действительно все сильнее начинает обращать свои взоры к этому исконному сопернику Польши — России.
Этот «поворот подготовлялся постепенно. Приверженцы высшей культуры и «салонного языка», за неимением такового на месте, действительно давно уже стали обращаться к великорусской книжной речи, и свое «язычие» уподоблять этой последней. Это тяготение было поддержано сношениями с некоторыми русскими панславистами, особенно Погодиным. За чисто литературным тяготившем пошло и политическое. Русское вмешательство в венгерскую кампанию надолго оставило импозантное впечатление в Галиции, через которую проходили русские войска. Они напоминали о существовании в могущественном соседнем государстве русской веры и «русского языка» (сумароковского типа), довольно близкого к книжным упражнениям Галичан. Вздыхая нод гнетом польской шляхты, галицкие «патриоты» с удовольствием останавливали свои мечты на русском царстве, так резко и беспощадно подавлявшем у себя стремления Поляков к восстановлению исторической Польши. Николаевская Россия рисовалась мечтающим Галичанам — священникам и чиновникам — в идеальных чертах. Погром Австрии под Садовой оживлял надежды на вмешательство русского правительства в австрийские дела. Ожидали близкого разрушения Австрии, и русская оккупация Галиции казалась совсем близкой.
В таких обстоятельствах представители «москвофильского» течения (как оно было названо) в Львовской газете «Слово» 27/VII1866, под впечатлением Кениггреца, выступили с новым credo, которое затем было разработано в подробностях. Галицкие Русины, гласило оно — один народ с Великоруссами; нет никаких Русин, есть только один прусский народ, от Карпат до Камчатки. Украинская речь — говор «русского язы
ка», отличающийся только произношением, и «в один час» Галичанин может научиться говорить по-великорусски; под таким заглавием вышло тогда и руководство. «В один час выучиться Малорусину по великорусски». В виду всего этого трудиться над созданием народной украинской литературы — праздная затея: есть готовая великорусская литература, которую нужно только усвоить.
В этом направлении пошло большинство галицкого общества, в числе его и люди, так недавно (на Соборе 1848 г. и в того временных изданиях) защищавшие самобытность и отдельность украинского языка, необходимость национального развития Русин на народной основе и поддержания тесных связей с Украиной. Во главе их оказался один из представителей «троицы» Яков Головацкий, занявший новооткрытую кафедру украинского языка и литературы во львовском университете (1849) и возвеличивший тогда украинский язык громкой фразою, получившею значительную популярность1. Теперь него, как многих других, подхватила москвофильская волна. К консервативным бюрократическим симпатиям этой священнической и чиновничьей «интеллигенции» как нельзя больше Подходила дореформенная Россия (прогрессивная Россия 60-х, и последующих годов была и осталась им неизвестной и чуждою), а общественной инерции и лености мысли этих косных, реакционных элементов чрезвычайно благоприятствовала москвофильская постановка русинского вопроса.
«Патриотам» этого калибра она чрезвычайно облегчала положение: несомненно, легче было признать положении Галиции безвыходным и возложить надежду на оккупацию ею Россией, чем работать над организацией народных сил, развитием просвещения и экономического благосостояния народа и рисковать личным благосостоянием, вступая в борьбу за народные интересы с Поляками и правительством. Русский путешественник, посетивший в 1860-х гг. Львов, рассказывает о галицки# патриотах, встреченных им на замковой горе: они объяснили ему, что на своих прогулках высматривают, не нриближаются ли освободители — русские войска1.. В ожидании этой блаженной минуты считалось достаточным приобщиться общерусской культуре, посвятив «один час», не
1 «Вандтке называет его прекраснейшим из славянских, Мицкевич — из русских языков, Бодянский превозносит его поэтичность и музыкальность и ставит наравне с греческим и итальянским, Коубек и Мацеевский считают его лучшим чешского, Раковецкий сожалеет, что он не сделался господствующим во всей России, а знаменитый великорусский писатель Даль Луганский признает ему первенство пред великорусским народным и книжным языком» («Розправа ояэыцеюжно-русскнм», 1850).
376
более, изучению великорусского языка1, и почивать под сенью польскоавстрийского режима, устраивая под ее покровом свое собственное благосостояние.
Но рядом с этим клерикально-бюрократическим большинством выступает меньшинство — особенно из тогдашней молодежи. Последней украинское движение в России, оживившееся как раз тогда, с конца 50х годов, было симпатичнее официальной Рооеии, а народная украинская литература с ее демократическим и народническим направлениями и ромаптическими мечтами о козачестве — ближе и понятнее и по языку, й по содержанию чем великорусская литература «времен очаковских и покоренья Крыма», с которой носились москвофилы (иначе «староруссы» или «твердые» Русины). Эта молодежь находила более достойным работать над улучшением положения своей порабощенной народности, чем желать расплыться в «русском море», и предпочитала обрабатывать народный язык — «язык пастухов и свинопасов», как его презрительно называли приверженцы «салонного» языка, чем «штокать» и «какать» с изучившими «в один час» великорусский язык своими «твердыми» земляками. Среди этой молодежи широко распространяется идеализация козачины (студенты и гимназисты даже одевались «по-козацки»). Украина для нее является священной землею, «Кобзарь* Шевченка — евангелием. Представители этого направления стараются приблизиться к языку украинских писателей, как образцовой обработке народного языка, и в своей литературной деятельности примыкают к украинскому литературному движению, получив и название «украинцев* или «народовцев*.