Все князья, как члены одного рода и совладельцы, в принципе равноправны. В действительности, конечно, слабейшие князья находились в очень ощутительной зависимости от сильнейших, и различие между ними чувствовалось очень сильно, хотя и покрывалось терминологией родственных отношений, которая смягчала суровую действительность иллюзией этой родственности: более слабые князья «имеют в отца место» сильнейшего, повинуются ему не как суверену, а как старшему родственнику. Поэтому между наиболее мелким князем и наибольшим боярином ле-
жит непроходимая бездна, особенно в теории; князь не может быть «подручным-) , слугою другого князя, как боярин; все князья — «братья» между собою: эта терминология у них в большом ходу, и, как таковые, они считаются равноправными, хотя и неравносильны.
Эту видимость патриархальных отношений старательно поддерживали сами князья, чтобы сглаживать шероховатости своих отношений, усердно подогревали ее публицисты и моралисты, идеею братства и родовой общности стараясь удержать князей от внутренних войн и развить в них идею общегосударственного интереса. Но она все-таки уже в XI и XII в. была фикцией, и в действительности только прикрывала реальные отношения, зависевшие от большего или меньшего мосущества, от владений того или другого князя, а не его положения в родословной династии Владимира Великого.
Киевский князь становился «в отца место» по отношению к остальным, независимо от того, был ли он старшим в роде или нет: родовой термин и тут покрывал преобладание чисто политическое.
Такой «старейшина», являясь в отношении прочих князей патриархом, главою рода, должен был, по представлению современников, быть блюстителем справедливости, наделять волостями младших представителей рода, требовать от них отчета в проступках, судить (судом князей) и наказывать за доказанную вину, заботиться о благе рода и его общем достоянии — »Русской земле». «Младшие должны были оказывать ему почтение и послушание, «как отцу». Эти моральные права в руках могущественного и авторитетного князя превращались фактически в настоящую власть над прочими князьями, и только прикрывали ее; у князей слабых, невлиятельных, они оставались пустым звуком.
Во внутреннем своем управлении князь малый или великий, — не знал, однако, никакого вмешательства старейшины, вообще другого князя. Он являлся полным хозяином в своей волости — насколько самостоятельно умел поставить, себя но отношению к «земле» и к ее органу — вечу.
Княжеско-дружинный уклад в нериод своего развития вообще сильно придавил политическую, самоуправляющуюся силу земли, общины. Если в предшествующей стадии политико-общественных отношений княжеская аласть, где она существовала, стоить на втором плане сравнительно с советом, вечем общины, то из периода создания Русского государства это вече выходить в состоянии атрофии, бессилия. Князь со своею дружиной забрал в свои руки политику, суд и администрацию1, и население так привыкло к этому, что чувствовало себя беспомощным, когда
1 Здесь я не говорю об общинах, не имевших княжеских агентов и вполне □редоставленкых себе самим в своих местных делах.
6-
князя в трудную минуту не было налицо, и некому было распорядиться. (■Тяжело было Киянам, не осталось у них ни одного князя в Киеве», — замечает местный летописец по одному такому случаю. Способности к управлению землею вече города в украинских землях с своей стороны не развило. Не показывает оно и охоты ограничивать политические и административные компетенции князя в свою пользу. Но пользуясь тем, что унадок княжеского могущества в период разложения политической системы заставлял князя искать опоры в самом населении его волости и прислушиваться к его голосу, оно поднимало свой голос в обстоятельствах необычайных, грозивших спокойствию и благосостоянию земли, или при каких либо резких аномалиях княжеско-дружинного управления. В такие моменты оно властно как настоящий хозяин, высказывало свои желания и требования князю.
Из украинских земель мы имеем наиболее подробные сведения о деятельности веча для Киева XII в.; несомненно, что в силу исключительных, тревожных уеловий, в каких находилась Киевская земля, вечевая деятельность здесь отличалась и наибольшею энергией. Из этих сведений видим, что и здесь вече не приобрело никаких определенных форм, ни постоянных и определенных функций, а осталось явлением экстраординарным. Оно иногда проявляло свою деятельность, когда дело шло о замещении киевского стола новым лицом: вече являло свое сочувствие кандидату на стол, или призывало князя более для него симпатичного, вмешивалось в борьбу претендентов, или прогоняло неугодного князя (такое напряжение энергии, впрочем, было очень редким). Но еще чаще перемены на киевском столе происходили без всякого участия веча, когда оно не было особенно заинтересовано никем из данных князей или не чувствовало себя в силах оказать влияние на ход событий, и хотя сами князья признавали за вечем право высказываться в вопросах о князе, но чаще всего эти дела решали между» собою, вовсе не справляясь с желанием веча.
Вне вмешательства веча все управление находилось в руках князя с его дружиною. Он мог свободно распоряжаться своею волостью, мог своею властью начинать войну и заключать мир, назначить и прекратить поход — вся военная организация была в его ведении, он издавал законы и распоряжения, в его руках была администрация и суд, который он творил пли сам непосредственно, или через своих чиновников и агентов, которых сам назначал, он распоряжался доходами земли, налагал новые подати и дани или изменял прежние; наконец, он принимал весьма деятельное участие в церковных делах. Личность князя пользовалась большим уважением, она считалась почти неприкосновенною, даже в тяжелых смутах и передрягах; такие факты, как убийство князя населением
в Киеве в 1146 г. или повешение князей галицкими боярами, озлобленными маисовым избиением бояр, были явлениями исключительными. Но с другой стороны и византийское учение о богоуставленности власти не успело распространиться в обществе.
Непременным участником княжьего управления был совет бояр, или, как называют его в литературе позднейшим, московским термином, — «дума*. Бояре считали своим существенным правом быть участниками не только княжьего управления, но и планов и замыслов князя, и если последний не исполнял своей обязанности «думать с дружиною», то это вызывало неудовольствие, уход бояр со службы, или даже восстания, как бывало в Галиции, где бояре слишком глубоко нустили корни в местной жизни, чтобы переходить в другую волость.
Кроме князя и его дружины, органом центрального управления был также княжий двор, в своей организации совмещавший функции государственного управления и княжьего хозяйства, — как обыкновенно бывало в таких примитивных государствах. Многочисленные «тиуны», часто набиравшиеся из рабов, заведовали хозяйством, но они же. как и прочие слуги князя, исполняли разные поручения государственного характера, выступали в роли княжьих агентов в местном управлении и т. д. Элементы центрального и местного управления соединяются в должности тысяцкого, венчавшей старую десятичную организацию, сохранившуюся в XI—XII в как архаизм в ослабленных или сильно видоизмененных формах Тысяцких, сотских и десятских назначает уже князь; они имели военно-административные, отчасти финансовые компетенции.
Б меньших административных центрах встречаем посадников, как военно-административную власть В качестве судебных агентов встречаем тнунов.
Вне этой административной схемы оставалась широкая область самоуправления сельских и городских общин, в которую княжьи чиновники вмешивались очень редко. Широким применением местного самоуправления объясняется, как государство могло обходиться с таким несложным административным механизмом. Управление, собирание податей, полиция и в известных размерах суд — все это составляло функции самих общин, или более сложных их организаций, вроде позднейших «коп». Есть основание думать, что общины иногда выкупали известной суммою у князя судебные пошлины своей территории, и тогда совершенно освобождались от вмешательства княжьих агентов не только в область управления, но и суда данной местности. К сожалению, о самоуправлении общин источники говорят очень мало.