Согласно определению В. И. Ленина, надел крестьян землей служил «натуральной заработной платой (выражаясь применительно к современным понятиям), или средством обеспечения помещика рабочими руками»[190]. Наличие земельного надела и рабочего скота для его обработки давало крестьянину необходимые средства к существованию и возможность производить дополнительный продукт феодалу. Уменьшение наделов приводило к росту числа таких категорий крестьян, как поединковые, пешие, халупники. Одновременно ограничивались возможности ведения собственно помещичьего хозяйства. В течение 50—60-х годов XVIII в. в Дубровицком имении проводился обмер тяглых волок, размеры которых ранее увеличились вследствие освоения пустошей, расчистки леса и т. п. На все наделы, превышавшие 30 моргов, налагались дополнительные повинности, а излишки присоединялись к фольварочному полю. В результате число дней барщины для крестьян, пользовавшихся мелкими наделами, значительно возросло (до 12 дней в неделю с волоки). В целом же в Дубровицком имении барщина достигала уже 150–250 дней в год с обмеренного крестьянского надела.
Усиливалась также эксплуатация крестьян, плативших чинш. Их все чаще принуждали отрабатывать барщину (вспахивать, бороновать фольварочные поля и т. п.).
Непосредственные производители отвечали на усиление эксплуатации массовым бегством, отказами работать, а также другими формами борьбы. К. Маркс писал: «Попробуйте сверх определенной меры отбирать у крестьян продукт их сельскохозяйственного труда — и, несмотря на вашу жандармерию и вашу армию, вам не удастся приковать их к их полям!»[191]. В 1760 г. в Дубровицком имении не отработанными остались 114 тыс. дней барщины. Это заставило феодала уменьшить барщину до шести дней в неделю с волоки (1774).
Наступление феодалов, проявлявшееся по-разному в тех или иных имениях, в конечном итоге повсеместно ухудшало положение крестьян. Так, в Клевапском имении на Волыни (1799) из 660 крестьян, обслуживавших семь фольварков, половина имела земельные наделы в 18 моргов и отрабатывала барщину 220 дней в году. Пешие и халупники «заживали грунт» в 9 моргов и отбывали 72-156-дневную барщину. Распространение фольварочно-барщинного хозяйства усилило феодальный гнет крестьян Подолии, где пешие и поединковые отрабатывали 90—120 дней в году, а паровые 180–250 дней. Так, жители подольского с. Белое в 1760 г. отрабатывали один-два барщинных дня в педелю, а в 1789 г. были заняты в фольварках «от понедельника до субботы». Увеличение барщины наблюдалось и в ряде других имений Подолии. Так, меджибожские крестьяне отрабатывали пятидневную барщину в неделю, а жители с. Голосков ее «от воскресенья до воскресенья, тянули с работы не сходили»[192].
В Проскуровском старостве в 1775 г. 90 % крестьянских хозяйств стали бестяглыми и однотяглыми. Чтобы не лишиться рабочих рук, феодалы иногда заменяли барщину чиншем. Наступление феодалов, особенно в последней трети XVIII в., проявлялось в продолжавшемся захвате крестьянских пастбищ и пахотных земель. Крестьяне упомянутого выше с. Белое жаловались, что слуги помещика «все общинное поле в ланы господские позабирали…, пастбища… все вспахали, и наши поля дворовым поотдавали»[193].
Рост феодальной эксплуатации на Правобережной Украине сопровождался углублением социальной дифференциации крестьянства. В имениях, где сохранился чинш, в конце XVIII в. появилась небольшая прослойка зажиточных крестьян, пользовавшихся большими земельными наделами и владевшая 10–20 волами, значительным количеством продуктивного скота, птицы, ульев и т. п. Отличительной чертой в организации зажиточного крестьянского хозяйства стало использование наемного труда. Так, в Богуславском и Браиловском деканатах (церковно-административных округах) Брацлавщины в 1761 г. из 6,5 тыс. хозяйств 5,6 % эксплуатировали труд 407 батраков. Аналогичная картина наблюдалась в Смотрицком старостве (Подолия), где в 1791 г. 11, 8 % зажиточных крестьян эксплуатировали труд своих односельчан.
Наемный труд использовался не только в имениях с преобладанием денежной ренты, но и там, где существовала барщина. В 1796 г. на 205 сел Житомирского деканата в 150 селах разбогатевшие крестьяне эксплуатировали 1247 батраков. На Правобережной Украине заметно увеличилась категория обедневших крестьян, существовавших исключительно за счет найма. Эксплуатируя труд батраков, отдельные зажиточные крестьяне сосредоточивали в своих руках значительные богатства.
Итак, в течение второй половины XVIII в. в юго-восточных поветах Правобережной Украины, с расширением фольварочно-барщинной системы хозяйства, усиливался процесс социальной дифференциации крестьянства, что явилось определенным шагом на пути формирования буржуазных отношений на селе. Эксплуатация наемного труда в хозяйстве богатых крестьян обусловливала дальнейшее обострение классовых противоречий.
Одной из хищнических форм феодально-крепостнической эксплуатации крестьян являлись также аренда и посессия имений. Разительные факты ведения хозяйства арендаторами фиксируют документы феодальных имений края. Так, в 1797 г. в латифундии Побережье (на Днестре) магната Любомирского арендатор во время летне-осенних полевых работ самовольно увеличил барщину до шести дней в неделю. В результате часть крестьян бежала, оставшиеся же изнемогали от непосильной эксплуатации. Посессор с. Козинец (Брацлавщина) с подданных «чинш с кровавым потом стягивал и на барщину гнал без милосердия по 4–5 дней в неделю, а тех, кто опаздывал на панское поле, истязал»[194]. Крестьяне ряда селений Подольского воеводства жаловались, что арендаторы довели их до крайнего обнищания.
Во второй половине XVIII в. ухудшилось положение крестьян Восточной Галичины. Около 80 % непосредственных производителей находились в полной зависимости от феодала. Увеличивалось число загородников, халупников, коморников. Обедневшее крестьянство пополняло ряды фольварочной челяди и батраков. В некоторых селах Залещицкого, Бережанского, Тернопольского округов в течение 70—80-х годов упомянутые категории крестьян нередко превышали половину всех сельских жителей.
Самой тяжелой формой эксплуатации оставалась барщина, составлявшая около 68,2 % всех повинностей. Крепостные крестьяне платили феодалам также многочисленные натуральные (1,3 %) и денежные (26,8 %) налоги. Кроме повинностей, записанных в инвентарях, крестьяне работали на господском дворе, плели корзины, циновки, вывозили удобрения на поля и т. п.
Захватив западноукраинские земли, австрийское правительство упрочило господствующее положение польских и местных феодалов. Магнаты и шляхта по-прежнему жестоко эксплуатировали крестьян, составлявших свыше 70 % численности всего населения. Аграрные реформы, осуществленные в 70—80-е годы во время правления Марии-Терезии и Иосифа II, сохранили бесправное положение крестьян, прикрепив их к земле и подтвердив исключительное право феодалов на земельную собственность. Однако, опасаясь обострения социальных противоречий, правительство пошло на отдельные временные уступки в крестьянском вопросе: отменялись личная зависимость крестьян от помещика (1782) и некоторые второстепенные повинности, частично ограничивалась барщина (1786). На основании «Урбариального патента» (1789) все повинности устанавливались пропорционально количеству земли, находившейся в пользовании крестьян. Но уже в начале 90-х годов патент потерял силу.
Аграрные реформы в известной степени отвечали интересам наиболее зажиточной части крестьян. Положение же основной массы малоземельной и безземельной сельской бедноты, составлявшей почти 80 % крестьянства, они не улучшили.
В результате проведения реформ значительно усилилась эксплуатация крестьянства Австрийским государством. Феодальные повинности в его пользу в два-три раза превышали поборы, взимаемые с крестьян феодалами. В 1774–1775 гг. австрийское правительство ввело обременительный земельный (рустикальный) налог, составлявший 16,6 % дохода крестьянского хозяйства. Все леса признавались собственностью феодалов, и право пользования ими для крестьян ограничивалось (1782). Тяжким бременем на плечи крестьян легли 14-летняя военная служба, строительство государственных дорог и т. п.
192
Цит. по кн.: Маркина В. А. Магнатское поместье Правобережной Украины второй половины XVIII в. Киев, 1961, с. 125.