Назавтра для "отмазки" прогулов оформили Лёхе и Птахе больничные. Участковый врач поставил ей простуду, ему - аллергию, прописал таблетки и умотал по другим вызовам. А затем жена и дед учинили золотоискателю долгий и неприятный разговор. Как ни оправдывался тот заботой о благе семьи, ни расписывал разумные способы распоряжения кладом - его осекали, приводили в пример Мавроди, Гусинского, Черного:
- Не будет добра от чужих денег.
Почище римского гладиатора, идущего на смерть и намеренного выжить, боролся Лёха за мечту, которая почти сбылась. Но опять не устоял перед сдвоенным напором, дал клятву выбросить дурь из головы. Дед похвалил за уступчивость, достал початую бутылку, плеснул болезному внуку граммов сто, себе и Птахе - на донышко. Причастились. Поговорили о перспективах, решили оба дома продать - вместе с накопленными, таких денег хватало на трехкомнатку в пригороде, что лет через пять сливался с Новопинском.
Тем временем вода согрелась. Птаха затеяла стирку. Муж отжимал, помогал развешивать бельё, чтобы рядом быть - так наскучался. Напоследок попросил простирнуть штормовку и рюкзак, заскорузлые от пещерной грязи. Филофей возился с пчелами, готовил новый улей - ожидал роения. Позвал внука для какой-то поддержки, на несколько минуток. Лёха воспользовался моментом, спросил о том, что стало тревожить:
- Дед, мамонтят паводком смыло, конечно, сам видел. Но вдруг кто выплыл, уцелел? Понимаешь, я-то отступился от клада, а они - никогда. Опять к нам придут. Может, мне заранее смотаться в город? Ты знаешь, я ведь на всё пойду. Особенно сейчас, когда сын будет...
- На моей памяти таких чудес не бывало. Видел же, как паводок лес сносит - заторы и заломы нипочём. Ирымар - река серьёзная, дураков живыми не отпускает. Не перемололо бревнами, так побило в порогах... Но в город сходи, разведай. Когда лицо опадет, чтобы не пугать народ. Если что, приму и я грех на душу, вспомню отечественную...
Филофей завершил ответ спокойно, уверенно и направился домой. Внук облегченно вздохнул. Грозная Птаха встретила их на крыльце:
- Это что?
На раскрытой ладони поблескивало несколько прозрачных камушков среднего размера. Самый мелкий раза в три крупнее, чем был у Мамонта на галстуке.
Филофей принял бриллианты, каждым царапнул оконное стекло, удивился. Тем временем Птаха досказала:
- ...грязную воду выплеснула на траву, а они блеснули. Я решила, нужное что, а это они. Из рюкзака или штормовки. Ты же поклялся, что не брал, Лешик! Как ты мог, обещал ведь!
- Я что, ради такого дерьма врать стану? Елки, да сейчас выкину в Ирымар, при тебе. А лучше сама, раз мне не веришь, - возмутился муж, но Филофей пресек спор:
- Э, э, торопыги! Охолоньте. Говоришь, пока без памяти валялся, ручеек по пещере прошёл и мог их с грязью натащить? А ведь верно. Штормовку я сам в рюкзак скомкал, когда тебе чистую ветровку дал. Раз так, Птаха - нельзя выкидывать. Он не брал, не воровал, значит, они без умысла. Сами пришли. Грешно так подарками судьбы распоряжаться. Не напрасно их двенадцать. Может, нас господь вознаградил, а ты - в реку!
Ужиная, обсудили находку. Решили не суетиться, бриллианты использовать умно. Оправить в Москве один, потом - как перстень продать. Придет время, и остальные пользу принесут. На том и кончился день. Жена сладко посапывала, а Лёха всё прокручивал в памяти события, складывал историю, которую когда-нибудь поведает сыну. Конечно, не так нелепо и сумбурно, как случилось. Главным героем станет не он - придурок, дважды арестант, чудом не покойник. А мудрый Филофей, в молодости отказавшийся от клада, и нынче моментом вычисливший причины долгой отлучки внука. Ну, конечно, и Птаха, алмазная прачка... Тут муж встрепенулся, так остро возник вопрос, требовавший немедленного ответа: