Доски потолочные на место прижал, вернулся домой никем не замеченным. Покурил. Полез в сундук деда. В нос ударил запах нафталина, махры и неистребимого старческого духа, присущего именно деревенским долгожителям. Бумаг никаких, кроме высокой стопочки документов о награждении. Много их - на парадном пиджаке деда фронтовым медалям и орденам настолько тесно, что он юбилейные даже и не цепляет. Старые фотки. Новые фотки. Десяток ещё дореволюционных книг с потертой обложкой и тёмным обрезом - две стопки. Лёха пролистал желтые страницы, где теснились слова, пересыпанные "фертами" и "ятями". Марк Твен и Жюль Верн. Дед любит эти приключения перечитывать. А "Таинственный остров" в больницу попросил привезти.
Сундук опустел. На всякий случай внук постучал по фанерке дна. Резонанс, словно у хорошей гитары - надо продолжить поиск. Подцепить фанерку не удалось, так плотно она сидела. Пришлось перевернуть сундук и давить на неё тонким столовым ножиком, протиснутым сквозь самую широкую щелку. Короче, пыхтел Лёха долго, а ларчик просто открывался - надо было два гвоздика выдернуть по бокам. В потайном пространстве нашелся большой запечатанный конверт. "Вскрыть после моей смерти". Мысленно попросив прощения, внук распорол край, вынул сложенный вчетверо лист: "Завещаю моё имущество, а именно: дом, деньги, скотину и всё иное неупомянутое внуку и его жене..."
- Ах, деда-деда, на кой мне оно? Жил бы ты вечно...
Понял Лёха, что карты колчаковского клада ни у кого чистогривских нет. Во всяком случае, он таковую не нашел. Может, и не было никакой карты, а живучая легенда - мистификация афериста, многократно разводящего на бабки легковерных искателей? Какое это имело значение сейчас, если ему нечем выкупить жену из плена? Ах, Птаха, не мужу булавки от сглаза прикалывать надо во все карманы было, а тебе самой. Да поздно слёзы лить - придется воевать!
Пошел он в сарай, с двух концов обрезал старую двустволку, наподобие дуэльного пистолета. Распределил картечь и пули в патронташе, надел на живот, выпустил рубаху. Потренировался, чтобы быстро заряжать. Сделал нунчаки, покрутил, примеряясь к балансу. Сунул в каждое голенище по ножу, проверил, как ловчее выхватывать. Голова обреченно констатировала - никудышний ты киллер, Лёха! - но душа кипела ненавистью и шансы на успех считать не собиралась.
- А вот с дедом попрощаться надо, обязательно.
На стенке ржавел велосипед. Смазать да накачать - долго ли для рукастого человека? Не чуя холода, Лёха перебрёл Ирымар, держа велик, оружие и одежду над собой. Минут через двадцать катил в сторону ночного города. Филофей не удивился, когда внук забрался в больничное окно. Тихонько, чтобы не разбудить спящих сопалатников, пошептались они. Узнав, зачем Мамонт украл Птаху, посмурнел дед:
- Вот тварь, - а затем признался, - он меня избил, тоже про карту спрашивал. Я смолчал, чтобы ты мстить не бросился...
Когда Филофей досказал всё, Лёху не просто колотило от ненависти. Он задыхался, лицо горело, и сердце едва не выпрыгивало из горла. Хотелось медленно убивать бывшего тренера. Сдавить одной рукой шею, а второй - на метр ниже! И скручивать, словно тряпку выжимаешь! Чтобы долго выл от боли, а напоследок щелкнул, брызнул, лопнул как вша, как гнида меж ногтями! Филофей унял внука, приказал успокоиться, с дерьмом не связываться и от мести отказаться. Дескать, бог всем судья, он покарает. Достал из тумбочки "Таинственный остров". На форзаце открылась карта.
- Она. Надо бы отпарить, чтоб не порвать. Или отмочить.
- Спасена Птаха, - отпустило Лёху, горевшего мечтой о расправе с врагом.
Филофей велел внуку немедленно освобождать жену. Тот кивнул, отправился домой, восхищаясь и переживая одновременно: "Как ловко дед замаскировал карту! Никто и не допёр бы никогда. А теперь Мамонт клад найдёт, разбогатеет круче олигархов, купит избирателей области, как Абрамович купил Чукотку... Чёрт, почему в стране во власть приходят либо по блату, либо за большие деньги?"
Горькие мысли сопровождали Лёху, пока он через полотенце отмачивал, отпаривал, отклеивал и проглаживал карту. Закончив, посмотрел на часы - есть время! Перечертил на просвет грубую копию - извилины Ирымара и ручьев-притоков, характерные горушки, несколько горизонталей вдоль берегов, жирный крест на правом берегу. Пытался сообразить - где это, но места не признал. Сунул оригинал в карман, поехал менять бумажку на жену.