Натаха-Птаха сидела под замком в загородных хоромах Мамонта, нетронутой. Вышла к мужу в сопровождении знакомых молодчиков, расплакалась на лехином плече, но быстро унялась. Дома уже высказала, сколько страху натерпелась. Лёха, ещё не остывший от вспышки ненависти после дедова рассказа, так каменно молчал, что она за него перепугалась. Даже во сне держала за руку - не убежал бы мстить. Назавтра деда выписали. Тот встревожился угрюмости внука не на шутку, с Птахой объединился, обещание вымогать стал, чтобы не дурил. Разве под таким напором устоишь? Сдался Лёха, пообещал.
Зима наступила. Снег быстро пал, обильно. Деда в больнице толково подлечили, он снова зашустрил на охоту. Разговлялись зайчатиной, рябчиками, а с морозами в осинник пришли лоси, как и ожидалось. Филофей молодого быка с лёжки поднял, на чистом месте завалил. Мясо продали выгодно.
Мамонт о себе не напоминал. Лёха про него бы и думать забыл, но когда Филофей при нём в сундук за табаком совался, всё колчаковская карта вспоминалась. Почему так несправедливо - везёт только мерзавцам? Мечты о золотишке бередили душу, приходили в предсонье и под утро. Неказистые, вздорные, похожие на весенних воробьев, глупые и бесполезные, как деревня Чистая Грива. Не столько о богатстве думалось внуку, как хотелось облегчить жизнь деду и Птахе-Натахе, особенно. Чтобы не моталась она в районную библиотеку шесть дней в неделю.
Может, кто и не поймет, а то не поверит, да только тосковал Лёха без жены нешуточно. Круглыми днями, в тяжелой работе - всегда. Скажи он своим бывшим дружбанам, как сладко это, погладить любимую женщину по тугому бедру, когда та проходит мимо - засмеяли бы. Тогда, в горячечной молодости, мнилось, что если у тебя на коленях сочная деваха, сигара в зубах и стакан вискарика в горсти - кайф, в натуре! Если девки всё время разные - вечный кайф! А на деле оно иначе. Водка надоедает, да и мешает делам, а папироса куда удобнее сигары. У временных девок на тебя свои виды, в основном шкурные. Не даешь денег, они на других коленях мостятся, а тебя охаивают, помоят.
В отсидке Лёха понял, почему настоящая женщина на разовый перепихон не ведется. Тот, который в кино называется "заниматься любовью". Придумали же выражение! Любовью нельзя заниматься, ей нужно жить, истово, как Птаха. Она ждала, пока невенчаный муж сидел. Хотя кто ей что сказал бы, выйди она замуж по-настоящему или заведи кого для здоровья? А вот, поди же ты, четыре с лишним года хранила верность! И пахала, как проклятая, чтобы деньжат накопить да купить квартиру в городе. Детям же будущим учиться надо, а где, если зимой до райцентра и на вездеходе час добираться? Не сдавать же ребятишек в тамошний интернат!
Вот и мечтал Лёха облегчить жизнь жене, деду. Конечно, и себе немного. Всё золото Колчака он брать бы не стал. Ровно, чтобы купить дом на окраине города, машину какую-никакую, скажем, Уазик. Остальное заработать можно. Зимнее время к мечтам располагает - думал он, думал и надумал. Братан Сёма, то есть, двоюродный брат по маме, царствие ей небесное, в тему въехал сразу. Согласился, что сделают единственную ходку, поделят пополам - и всё. Занялся сверкой самолично. Подполковник штаба округа - ему и карты в руки.
За месяц братан вычислил четыре похожих участка. Прикинули они с Лёхой маршрут, сроки. Получилось, что сплав не канает - весной перекаты и пороги разобьют плот, слишком страшен паводок, а летом - шибко мелел Ирымар. Проще подъехать по лесовозной трассе, там пешим ходом двадцать километров - и вдоль берега чапать, искать пещеру.
В середине июня наврал Лёха жене и деду, что едет помочь братану на даче. Для пущего обмана даже ружье не взял. К рассвету прикатили они к нужной деляне, с лесорубами перетёрли насчет сохранности машины, пузырь сунули. И двинулись в тайгу. По свету почти дошли к первой точке, лагерь разбили в дальнем ложке, чтобы на след не наводить стоянкой. Вечером над ними проплыл вертолёт, через полчаса вернулся назад. Братанам бы встревожиться, а они разоспались, слаще младенцев у титьки. Сон, где удачливый Лёха менял золото на деньги, оборвался неприятными звуками. Так расползается ткань под лезвием и клацает затвор автомата, упертого в голову:
- Не дергайся, самбист, мозга выпадет!
Открыл он глаза. Палатка распорота, вокруг парни с характерными рожами стоят. Радуются незнакомые братки, что врасплох застали, спящего. Сёмы рядом не видно. Что с ним?
- Башкой не крути. Лапы вытяни, - и на запястьях Лёхи сомкнулись браслеты наручников.
Ствол от лица убрали, велели подняться. Кое-что прояснилось. Верховодил кодлой родственник Тужурова, подстреленного Мамонтом. Той родовы в зале суда много толпилось, но эта орясина примелькалась - рослый очень. Тужур улыбнулся, вежливо спросил: - "Куда путь держали?" Жвачкой чавкает, чисто выбритый весь, даже одеколоном попахивает. Странно. Как можно в тайге, за полста верст от жилья, настолько цивильно обиходиться? "Вертолёт! Специально прилетели, знали место, - пришла к арестованному догадка, - но откуда бы?" Обернуться не дали, так Лёха ямку под ногами углядел, оступился в ней и повалился на бок. Пока поднимали, давали тумака, глаза засекли братана. Без браслетиков!