Яна выбрала столик у окна. Сказала, что любит смотреть на прохожих и тут же уставилась на улицу. К нам подплыла официантка и, иначе не назовешь, преподнесла меню. Я ничего не выбрал, за что получил полный недовольства взгляд, а Яна остановилась на красном чае и тирамису. Она подумывала ещё о чем-то, но посмотрела на меня и лишь улыбнулась.
В ожидании заказа мы молчали и наблюдали за горожанами, снующими туда-сюда по тротуару.
Зачем мы вообще встретились? Может, я ей задолжал и забыл? Покосился на неё, но спросить язык не повернулся.
Официантка поставила на середину стола чайничек, затем чашки, одну с бряканьем и пренебрежительностью напротив меня, вторую – аккуратно перед Яной. Не спорю, человек с наметанным глазом сразу заметит, кто из нас благородных кровей, а кто вылез из спального района и случайно сюда забрел. А также кто из нас двоих способен оставить щедрые чаевые. Девушка принесла тарелочку с пирогом и приборы. Все в том же молчании я разлил чай. Яна сделала глоток, а затем проглотила кусочек тирамису. Только после этого моя собеседница ожила.
– Я дочь Ивана Васильевича Смирнова, – заявила она так, словно предъявляет претензию.
Я опешил. Не сразу меня осенило, что у нас есть общий знакомый. Не сразу пришло осознание того, о ком мы заговорили.
– Следователя? – наконец выдавил я.
– Именно его, – приподняла она бровь. – Только не забывай добавлять «бывшего».
Сердце мое забилось сильнее. Если она дочь своего отца, я не в силах ждать от неё хорошего. Она же спокойно отпила из чашки и весело сверкнула на меня глазами.
– Ты стал бледнее, чем был! – заметила Яна. – Не тревожься так! Я тут по личной инициативе! Исключительно ради твоего блага!
Что за сказки? Я покрутил чашку, но смотреть на Яну не стал. Захотелось встать и уйти, и только я дернулся, чтобы совершить задуманное, она удивила меня ещё сильнее. Схватилась за сумку, в мгновение ока вытащила смятую бумажку, бросила на стол и шлепнула по ней с таким размахом, что стены кафе чуть не затряслись. Присутствующее недоуменно оглянулись на нас, а затем снова занялись своими делами. Я, успевший привстать, вернулся на стул, придавленный чувством стыда за её поведение.
Яна усмехнулась и убрала руку. На листке бледно выделялся рисунок. Портрет карандашом. Тот самый, который я так давно потерял и был этому невероятно расстроен.
– Я все это время помнила тебя, – начала она, не отрывая от меня глаз, я же по-прежнему старался не смотреть на неё. – С того момента, как ты меня спас…
– Это была всего лишь бездомная собака, которая искала у тебя что-нибудь съестное, – пожал я плечами. Если честно, в памяти все смешалось, и я смутно помнил, что там приключилось на самом деле. Вроде бы ничего смертельного.
– Для меня тогда она превратилась в настоящее чудовище! – замотала головой Яна. – И кто знает, что случилось бы, не вмешайся ты!
Собака в то время не казалась мне опасной, но сейчас по коже пробежал мороз. Действительно, любой незначительный факт мог изменить отношение животного к девочке. Например, что-то в поведении могло напугать шавку или разозлить её. Тогда бы она напала на ребенка, не помня себя от нахлынувших инстинктов.
– Что ты там делала одна?
– Скажем так, мой отец не такой уж и замечательный папа, – сказала Яна. – Он часто оставлял меня возле участка поиграть. Мама не забирала меня после детского сада, а сам он не хотел, чтобы я встречалась со всеми теми преступниками, что так часто появлялись в его кабинете.
– Он оставлял тебя играть одну? – удивился я.
– Обычно за мной присматривал его подчиненный, но в тот раз он отлучился буквально на минутку. Подчиненные тоже люди. Он, наверно, захотел в туалет. Но не об этом я хотела поговорить. В этом нет ничего интересного. Ты потерял этот рисунок. Я все это время его хранила.
– Спасибо, что приехала из такой дали, чтобы вернуть его.
Я схватил листок и снова встал с места. Сейчас точно уйду!
– Я не для этого приехала! – засмеялась она. – А чтобы рассказать тебе о человеке, которого ты нарисовал.
Снова сел. Видимо, лучше не дергаться.
– Тебе ведь ещё любопытно о нем узнать?
Не ответил.
– Я права?