Ладони стали потеть, а мне не хотелось портить уже пострадавший от времени рисунок.
Она вздохнула и отвернулась к окну.
– Он тоже положил на неё глаз. Не знаю, почему. Все эти годы он только и ждал момента, чтобы поддеть или оскорбить её. Не похоже на истинную любовь, да? Будто бы он ненавидел её, но не мог оставить.
Она усмехнулась, и её холодный взгляд вновь вернулся ко мне. Из нависающих над городом тяжелых туч закапал дождь. Он забарабанил по стеклу, за секунду намочил асфальт и людей.
– Он воспользовался всеми возможными средствами. Преследовал своего друга, загонял его в угол. Запугал всех тех, кто мог его поддержать. Часто вызывал их в участок, грозился посадить не пойми за что. Благодаря моему папаше, его, – она нежно повернула рисунок к себе, – вышвырнули с нескольких работ. Чего только не могут люди, у которых есть связи! Мама ничего об это не знала. Ей никто не жаловался о судьбе, на которую она обрекла своего любимого.
Я вспомнил, как люди врассыпную разбегались от меня, когда я подвергался нападкам Ивана Васильевича. Меня одолели сомнения, остались бы со мной Влад и Катя, попади они в тот период моей жизни.
– В те времена было сложно с деньгами, потому, когда мой отец на несколько месяцев упек своего друга в тюрьму и приступил к ухаживаниям за ней, моя мама не противилась. Он водил её по ресторанам, дарил ей роскошные подарки. Ей это понравилось. Вскоре она начала встречаться с ним. Что странно, как она сама мне созналась, не было и дня, чтобы она не вспоминала другого мужчину, видя моего отца. Через несколько лет её тошнило от одного его голоса, от всего лишь возможности его присутствия. В общем, она больше не встречалась со своим прежним парнем. Даже не знала, где он и что с ним. Мой отец сказал, что все уладит. Здесь-то и произошло то, что заставило меня увидеть его с другой стороны.
Она сделала глоток остывшего чая. Капли воды били по стеклу. За окном завыл ветер. Улицы посерели и опустели по-осеннему сиротливо.
– Тогда он тоже не знал, где его друг. Тот уже должен был выйти из тюрьмы, но никто о нем ничего не слышал. Отцу удалось узнать, что его то забирали в больницу, то выписывали, – Яна пальцем водила по тусклым линиям на листке. – Я думаю, в зависимости от состояния его здоровья. Ему становилось то лучше, то хуже. Это самое ужасное. Когда тебе кажется, что ты справишься, что выживешь, тебя настигает новый удар, и снова валишься ещё в более глубокую яму с дерьмом, чем та, из которой ты выбрался. Ты встаешь и радуешься, что можешь идти дальше. И в этот момент, тебе отрубают ноги. Ты карабкаешься, опираясь на руки. Тебя лишают и их. Ты ползешь, как червяк. И только тогда в ком-то просыпается жалость, и тебе рубают голову…
Образность её слов заставила меня вздрогнуть.
Я взглянул на рисунок. Он был бедным. Человек, изображенный на нем. Он всего лишь пытался стать счастливее. Но вот его лучший друг отвернулся от него и заставил других сделать то же самое. Его женщина предала его. Он умер в мучениях. Разве бывают настолько несчастные люди?
Неожиданно я вспомнил о Лидии и Кэрри. А как часто глупенький Егор попадает на уловки Стаса? Даже смешно. Сколько раз ему говорили порвать со своим дружком, но Егор ему верил и не хотел подводить. Он из-за этого когда-нибудь плохо кончит, намного хуже, чем сейчас.
Не то чтобы среди моих знакомых были только несчастные люди. Всякие попадались, но именно эти так упорно вели меня к спасителю. Все их печали случались и случаются у меня под носом, так почему же так трудно согласиться с тем, что столь ужасные события могут настигнуть кого-то мне незнакомого?
– Так вот, – продолжила Яна. – Мой отец узнал, в какой больнице лежит его друг, если так можно сказать, и навестил его. Пришел и сказал, мол, милочка твоя выбрала меня, так что не и не думай встать у нас на пути. Знаешь, что он ему ответил?
Её холодный взгляд, взгляд её отца, скользнул по мне в очередной раз. Я пожал плечами, а по телу побежали мурашки. Прошлое возвращалось, и я снова сидел не в кафе, а на допросе в кабинете с обшарпанными стенами и полом.
– Он улыбнулся и сказал: «Да я и стоять-то больше не смогу». Представляешь? Они знакомы с детства, друг друга братьями звали. А он заставил умирать своего друга в одиночестве. Папа тогда разревелся. Я не верила своим глазам. Разревелся словно ребенок, говоря мне это. Потом сказал, что обнял его так сильно, как мог. Прощения стал у него просить. Зачем дружбу разрушил, он не понимал. Словно в голове тогда помутнело. Ведь бедняга не предавал моего отца, не желал ему ничего плохого, ни разу плохого о нем не говорил, не винил его ни в чем. А получив нож в спину, просто сказал: «Убил. Счастлив?» Не то чтобы сдался: мертвые не могут даже этого. Отец умолял его не умирать. Как будто это во власти человека! Воистину, снявши голову, по волосам не плачут. Потом ушел из палаты и больше не посмел прийти. Наверно, из-за стыда решил вычеркнуть его из памяти – и живого и мертвого – и не хотел, чтобы кто-то во всем этом копошился.