Граница следующего, четвертого, пятисотлетия опять отмечена церковным расколом: Реформацией, в результате которой возникает динамичный протестантский мир, образуя основу эпохи Модернити. Формируется северо-атлантическая цивилизация, распространившись сначала по обе стороны океана, а затем, фактически, и по всей планете, т. е. происходит глобализация человеческого сообщества. Ныне закончилось, однако, и это пятисотлетие, а мы, возможно, находимся на пороге очередного грандиозного перелома.
Каждое из перечисленных пятисотлетий — «квинтиумов» было ознаменовано появлением, доминированием определенной версии христианской культуры: общинного, соборного христианства самых различных форм и толков, включая влиятельное арианство; единого государственного христианства, отделившего восточные: несторианскую и монофизитские церкви; последовавшее затем разделение на православную и римско-католическую ветвь, появление и интенсивное развитие протестантизма. У меня нет объяснения этому почти периодическому членению истории христианской цивилизации, я его просто фиксирую как эмпирическую данность, как факт.
Раз нет объяснения, нет и теоретической модели, значит, можно делать только предположения. Первое — возможно, возникнет еще одна, соответствующая общему духу времени, сумевшему сочетать в себе самым парадоксальным образом тенденции массовизации и индивидуации, транснациональная версия христианской культуры «странников и пришельцев», для которых «всякая чужбина отечество и всякое отечество — чужбина». Другой вариант: христианский мир, как система социально-культурного устроения социума (мировоззренческого обоснования основ его бытия) подходит к концу и возникает некое постхристианское общество, «мир игры», безмерно повышающий ставки по своему оценив риск безумия, смерти и вообще цену бытия. Третье предположение, может показаться чересчур экстравагантным: не исключено, что в мире энергично возрождается «новая религия», а на деле вполне определенная, хотя и крайне эклектичная, мозаичная, многоликая древняя культура. Она — вечный спутник христианства, его «темный двойник», гностическая традиция, т. е. вышеупомянутую неопознанную культуру постсовременности на самом деле я опознаю как возрождение гностизизма. Возможен и четвертый вариант — все вышеперечисленные тенденции реализуются одновременно в виде эклектичного «социального коктейля», который ставит мир и жизнь ни во что.
В чем, однако же, «уголек»? Гностическая культура в принципе отрицательно относится к жизни как таковой и рассматривает акт уничтожения земной жизни как освобождение. Ее метафизика сводится к массовым убийствам и тотальной деструкции, поскольку люди содержат в себе божественные искры, которые могут-де быть освобождены лишь посредством уничтожения тел. Покойный папа Иоанн Павел II в 1995 году в своей энциклике «Евангелие жизни», употребил и обосновал понятие «культуры смерти». Сейчас, однако, это понятие приобретает гораздо более широкий и зловещий смысл. Так что гипотетичную (пост)современную культуру смерти я толкую, как постепенную формализацию, социализацию и реализацию иерархии ценностей, имеющую конечной целью системную деструкцию, разработку и проведение высокоэффективных действий, направленных на уничтожение человека.
Речь может идти о социальных нормах, в чем-то подобным тем, которые складываются уже сейчас, на основе признания легитимности эвтаназии; абортов с ползучим повышением возраста плода (хотя есть несомненные данные, что это уже мыслящие существа); поддержке гомосексуализма, по определению ведущего к падению рождаемости; социальном геноциде и стерилизации по социальным параметрам. Уместно вспомнить и участившиеся упоминания о биоэкспериментах и соответствующих технологиях, могущих иметь следствием сокращение жизни на Земле (в частности, в восточноазиатском регионе). О технологиях, создаваемых как в рамках армии и спецслужб, так и вышедших за пределы государственного контроля и разрабатываемых в недрах новых социальных организмов, соответствующей направленности. Наконец, упомяну в этом контексте и «новый терроризм», чтобы под этим ни подразумевалось, теоретически способный продемонстрировать свою деструктивную эффективность на совершенно ином уровне.