Именно на подобной философии строится сейчас Америкой идейный и политический каркас «глобальной демократической революции», включающий тезис о естественном праве народов на свержение тираний. Сегодняшние «бархатные революции» на этом фоне смотрятся как разведка боем обширного политического и исторического замысла. Схожие принципы, кстати, не менее четко прописаны в «Декларации независимости США»: «…когда длинный ряд злоупотреблений и насилий… свидетельствует о коварном замысле вынудить народ смириться с неограниченным деспотизмом, свержение такого правительства и создание новых гарантий безопасности на будущее становится правом и обязанностью народа».
Вудро Вильсон, американский президент-провидец, еще в начале прошлого столетия открыто провозглашал пришествие (причем, не вполне добровольное) нового мирового порядка: «Нынешний век… является веком, отвергающим стандарты национального эгоизма, ранее правившего сообществами наций, и требует, чтобы они дали дорогу новому порядку вещей…» Он обозначал цели мировой политики в выражениях, которые звучат для нас, современников Ирака, Афганистана, Балкан и всевозможных «разноцветных революций», вполне привычно и даже слегка банально. Но эти же слова в свое время потрясали и шокировали современников. Так, 4 июля 1918 года Вильсон призвал к «уничтожению любой деспотической державы, где бы та ни находилась, которая могла бы самостоятельно, тайно и по собственному усмотрению нарушать мир во всем мире, а если таковая в настоящее время не может быть уничтожена, то она, по крайней мере, должна быть приведена в состояние полнейшего бессилия». И еще один знаменательный его тезис: «Мы не ограничиваем нашу горячую приверженность принципам личной свободы и беспрепятственного развития лишь теми событиями и переменами в международных делах, которые имеют отношение исключительно к нам. Мы испытываем эти чувства всегда, когда имеется народ, пытающийся пройти по трудному пути независимости и справедливости».
Другое проектное древо по-своему альтернативно предыдущему. Китай — рассчитывающий максимально использовать исторический шанс своего слабо сдерживаемого извне роста (что уже проявилось в, практически, беспрепятственной реализации программы стратегического ядерного вооружения страны) — в настоящий момент озабочен скорее энергетической, нежели глобалистской проблематикой. Обретая высокотехнологичную экономику, КНР остается промышленно-индустриальной державой: новая «промышленная мастерская мира» в не столь уж отдаленном будущем (по оценкам специалистов — к 2030 году) может стать основным потребителем энергетического топлива планеты.
Пекин, однако же, серьезно опасается «энергетической гипоксии», которая, действительно, хотя пока и в косвенных формах, постепенно реализуется. Это быстро растущие цены на нефть, политическая проблематичность выстраиваемых и планируемых нефегазовых цепочек (как морских, так и сухопутных), трудности, испытываемые при строительстве уже согласованных нефтепроводов, ведущие к возможности разрывов в сроках стратегических поставок, т. е. к нарушению энерго-индустриальной гармонии развития…
Помните, как раз перед посадкой Ходорковского шел спор о конечном пункте российского нефтепровода — Дацин или Находка? ЮКОС, в то время монопольно поставлявший российскую нефть в КНР, выступал за китайское направление. Сейчас проблемы возникают и вокруг казахской «нитки» Восточного нефтепровода, которую тянут на Китай. В ответ КНР, несмотря на неудачи, наподобие попытки покупки «Славнефти», старается диверсифицировать географию своей зарубежной нефтяной собственности (от Сахалина и Индонезии до Казахстана и США), отдавая, при этом, явное преимущество близко расположенным странам и месторождениям. Китай одновременно создает тридцать атомных энергоблоков мощностью по гигаватту каждый, планирует вложить несколько сот миллиардов долларов в гидро-электроэнергетику. Так Пекин последовательно выстраивает собственную долгосрочную стратегию, но действовать при этом старается в «мягкой стилистике».
Так что в нынешних обстоятельствах, наверное, нужно говорить не столько о российской политике в отношении Китая, а о масштабных планах КНР по обустройству своей политической и стратегической безопасности. Сейчас, кстати говоря, страна установила хорошие отношения с Индией, урегулировав ряд серьезных приграничных проблем. (Но и у Индии, отмечу для полноты картины, есть собственные, совершенно иные версии стратегического партнерства.) Определенная группа российской элиты ориентируется на китайское направление, рассчитывая на определенные гарантии, прежде всего, своим финансовым капиталам. Кроме того, Восточная Сибирь и Дальний Восток через некоторое время могут стать не вполне жизнеспособными, их надо кем-то заселять. Скорее всего, заселять будут через китайские иммиграционные пункты, и тогда в Россию переместится некоторая часть китайского образованного класса. Возникает вариант внутреннего разделения экономического и социального пространства страны на два макрорегиона, питаемых из различных источников и населенных разными культурными и этническими группами.