Была ли она всего лишь «хорошенькой коричневой штучкой», персонажем текста, сочиненного для развлечения? А все ее былые радости и нынешние страдания и горести — лишь поводом к размышлению для читателей или отрывающегося под заводной бит в клубах молодняка? Она не знала ответа и временами ненавидела и проклинала Создателя за то, что он подарил ей такое счастье, а затем предательски украл его, заставив продолжать жить без любви. Она мечтала о любви до гроба. Что ж, мечта сбылась. Как могла она продолжать жить? Как могла теперь полюбить кого-то? У нее не было ответов ни на один вопрос, и она сидела на скамейке в парке в переменчивый весенний день и смотрела на двух юных ребят, состязавшихся перед ней в своем искусстве.
Возможно, в книге моей жизни больше не будет любовных строф. Возможно, ее сюжет давно был продуман. Может быть, я подписала контракт, сама того не зная, и теперь буду рабой изложенных в нем условий, пока не истечет срок. А возможно, я была создана без заранее намеченной цели, и моя жизнь как фристайл в хип-хопе: цепь случайностей, изменчивая по своей природе, как капризная погода. А возможно, есть общий рисунок, но время от времени между заготовленными строфами вставляются импровизированные строчки, чтобы разнообразить и оживить повествование или сделать его более пронзительным. Может, я и есть такая импровизация? А Эрика — просто имя, просто слово? Был ли и Миха просто словом?
Но ответы не приходили, и со временем Эрика смирилась с неведением. Приняла тот факт, что в мире есть вопросы, на которые, наверное, никогда не найти ответы. И в этом смирении и неведении она нашла для себя определенное благо. Она еще полюбит в этой жизни, но никогда так полно, как в первый раз. Больше не будет сиреневой дымки. Миха стал для Эрики первым во всех смыслах и навек останется для нее несравненным и самым дорогим. И сейчас, сидя на скамейке, она вспоминала,как они ехали рядом в поезде и голова ее покоилась у него на груди. VI она ощущала покой и счастье в самый разгар вечного поединка между Безупречным и Ганнибалом, которых окружала ликующая толпа.
Огни зажглись, занавес поднялся, зрители замерли в ожидании: Безупречный вышел на сцену с микрофоном в руке; за спиной диджей, сердце колотится, разум пылает. Это финальное выступление на вручении премии «Соре», через два часа после выхода Ганнибала, через два часа после пережитого позора. И сейчас он сомневался: чем ответить, какую песню исполнить. Толпа знала, чего хочет: «Бычий отстой», — скандировал зал. «Бычий отстой», —злорадно усмехнулся Безупречный про себя. Слова Ганнибала еще преследовали его, их яд еще не перестал жечь. Он не планировал исполнять эту песню. Но мог дать публике то, чего она жаждала, мог добавить импровизаций в духе фристайл-баттлов, жестких, резких — еще жестче, чем обычно. Но тогда их вражда будет длиться бесконечно. А когда закончится? Никогда не закончится, никогда. Но с ней надо покончить, прямо сейчас. Нельзя, чтобы весь смысл сводился к этому. Он хочет значить больше и сделать больше. Он должен... должен... Безупречный принял решение и обернулся к своему диджею: тот стоял один, Томми больше не было рядом. «Послесловие», — попросил он. Диджей подтвердил, и заиграл бит. Сначала толпа зароптала, но после первой строфы стихла в напряженном внимании.
Безумец для одних — для других мученик.
Но убийство есть убийство, и бойня есть бойня.
Слишком много матерей и сыновей
Стали жертвами политики и Идеи.
Снова политика во главе угла,
И скоро нас ждут свежие могилы.
Невинные гибнут,
Отвечая за чужую вину.
Богачи делят власть,
Отправляя бедняков на свою войну.
Военная мощь марширует,
Мир — площадка для игр
Адептов Марса, и военное положение
Результат псевдомирного плана Маршалла [21],