— Нет.
— А ты посмотри. Там статья про Быка.
— И что?
— Ну, он там очень интересные вещи про тебя говорит.
Хеннесси подошел к своему столу, взял номер «XXL», раскрыл его на статье и протянул Безупречному. Тот немного почитал, а потом спросил:
— Ниггер всерьез, что ли?
— Кажется, да. Слушай, а твой альбом уже совсем готов, до единого трека?
— спросил Хеннесси.
— Практически да. Осталось только фотосессию провести.
— Пока ты не закончил, можно предложить тебе одну штуку?
— Какую?
— Да все как обычно, что-то вроде ответа Быку. Резкость на твое усмотрение, как ты посчитаешь нужным. Зная тебя, уверен, просто великолепно получится.
Безупречный промолчал. Он повернулся к окну и вновь уставился в вечернее небо. Он понимал, чего Хеннесси хочет и чего хочет Ганнибал, и еще лучше понимал, что скоро разразится война. Вот и отлично.
25
Отлично — настоящая зима в июле. По крайней мере, так казалось Михе, который стоял, облокотившись на ограду, на катке в Челси-пирс. Не самое распространенное занятие летом, но людям хотелось отдохнуть от жары любым возможным способом. Последний месяц температура стояла в районе сорока градусов, тридцать с чем-то. Было настолько жарко, что вода в заливе практически закипела. Миха видел, как люди на той стороне Гудзона, словно зомби, изнемогали от жары, плавясь на пляже.
На катке было людно, как перед Рождеством. В тот момент каталось человек двести, и Эрика среди них. В обрезанных джинсовых шортиках и футболке, с растрепанными косичками, она с олимпийской грацией скользила в толпе — Миха, по крайней мере, именно такой ее видел. Хотя он вообще только ее и видел. Его оглушала музыка, льющаяся из динамиков, а он слышал только скрежет коньков Эрики по льду. Она, без сомнения, во всех смыслах была «великолепна, просто великолепна».
Прекрасная Эрика, загадка и эротика,
Доводит мозг до истерики Мыслями о формах и теле,
Теплом на ощупь,
Сладком на вкус.
Я бы отрекся от вегетарианства,
Чтобы впиться в плоть твоих уст.
Бредить твоими бедрами,
Потеряться в твоем нутре.
Я голодный зверь,
Замерзший в своей норе.
А ты мой ангел на земле,
Пряная весна,
Одна душа родная на все времена.
Я жизнь отдам за твой свет,
Что озарит мое одиночество,
И сила моих чувств Станет ясна, как пророчество.
А без тебя моя душа —
Пещера мрака, где не согреться.
Нацель же стрелу луча Мне прямо в сердце.
И где бы я ни находился,
На экваторе или во льдах,
Твоей красотой восхищаться
Я буду в любых краях.
Стань же моей, прекрасная моя Эрика!
И вот она предо мной.
Эрика выкатилась из толпы и остановилась у бортика, за которым с ручкой и блокнотом стоял Миха, только закончивший писать. Прежде чем он успел произнести хоть слово, она поцеловала его — их языки танцевали, он мог ощутить ее вкусовые луковицы; это было настоящее пиршество вкуса, приправленное ее собственным запахом. Ему хотелось проникнуть в нее как можно глубже и остаться там навсегда. Но, как и всем живым существам, им необходимо было дышать.
— Что ты тут один делаешь? — спросила Эрика.
— Так, пишу про тебя, — ответил он.
Она опять поцеловала его, уже не так долго, но столь же чувственно.
— Как мило, а можно прочитать?
— Конечно. Это же для тебя.
— Хорошо, только давай попозже, ладно?
— Почему?
— Сейчас я хочу, чтобы ты со мной покатался.
— Ты с ума сошла, никуда я не поеду.
— Ну, пожа-а-а-алуйста, — пропела она,
Миха ей заранее сказал, что не собирается кататься. Девушка согласилась, но все же уговорила его взять напрокат коньки — будто бы без них его не пустят на каток. Он спорить не стал. И пусть кататься он действительно не хотел, но догадывался, что рано или поздно окажется на льду. Знал, что, попроси она, он не откажет; тем не менее, решил немного поупираться.
— Не, милая, я черный мужчина. Как я буду выглядеть, разъезжая по огромному куску черного льда?
— Я тоже черная. И как же я выгляжу на коньках?
— Ты выглядишь хорошо, но это, наверное, аномалия такая. К тому же ты, милая, всегда выглядишь хорошо, что бы ты ни делала.
— Лапочка. Но ты не прав, я не единственная: мне знакома целая куча черных, которые катаются на коньках.
— Да, и кто же? — спросил Миха, жестом призывая ее осмотреть публику на катке. Черные там были, но совсем немного и поодиночке.