Следует отметить, что освященная гостия, если поместить ее в могилу, где похоронен вампир, несомненно не позволит кровососу выходить из могилы, но по вполне понятной причине к такому способу прибегать весьма нежелательно, ибо он отдает опрометчивостью и осквернением Тела Божьего.
В истории сохранилось немало других примеров того, как умершим, отлученным от церкви, не удавалось мирно покоиться в освященной земле. В 1030 году святой Годард, епископ Хильдесхайма, что в Нижней Саксонии, был вынужден за преступления и мерзостные кощунства отлучить от церкви нескольких человек. Однако столь могущественны были их покровители, что своих отлученных сторонников, когда те умерли, они решили похоронить прямо в кафедральном соборе, в самом святилище. За это епископ подверг отлучению и их самих. Тем не менее виновные силой стали прокладывать себе дорогу в различные церкви. На очередном главном празднестве непокорные аристократы, окруженные многочисленными вооруженными спутниками, появились в самом кафедральном соборе. Весь храм был битком набит верующими, люди стояли даже в проходах между рядами скамеек. В глубине, под сводчатой крышей, горел высокий алтарь, уставленный бесчисленными свечами, сияние которых отражалось в зеркале из полированного золота и в хрустальной сердцевине ковчега для святых мощей. Епископ в окружении своих каноников руководил мессой. Прочитав проповедь, св. Годард отвернулся от алтаря и громко приказал всем, кто подвергнут любому церковному наказанию или анафеме, покинуть это священное место. Живые отлученные презрительно усмехнулись, пожав плечами, и остались стоять на месте. Однако в проходах показались темные призрачные фигуры, в каком-то жутком молчании скользившие в сторону выхода. Толпа расступалась перед ними в безмолвном ужасе. Мертвецы проследовали к дверям и покинули святое здание. Когда закончилась служба, епископ простил покойников, сняв с них отлучение, и призрачная процессия вернулась, чтобы занять место в своих гробницах. Живые преступники настолько перепугались, что стали просить о прощении, и после положенной в этом случае епитимьи им также даровали освобождение от отлучения.
По настоянию аббата Одольрика Конкского на Лиможском соборе, состоявшемся в 1031 году, было провозглашено "Божье перемирие", т. е. временное прекращение военных действий между противниками, и святые отцы пригрозили полным отлучением от церкви тем феодальным властителям, которые откажутся дать клятву о соблюдении перемирия.
Тогда встал вопрос о последствиях отлучения от церкви, и сошлись на том, что столь суровое наказание не следует так уж легко отменять и что если уж приговор вынесен, то нужно отнестись к его выполнению с крайним уважением. Чтобы это проиллюстрировать, епископ Кагорский рассказал о недавно случившемся происшествии, о котором уже знала вся его епархия, и которое могли подтвердить независимые свидетели. За нескончаемые грабежи и безжалостные убийства, за отвратительные примеры порочной и распутной жизни, за богохульство и безбожие одного аристократа, чей замок стоял совсем близко от города, пришлось отлучить от церкви. Вскоре после этого он был убит во время одного из своих ночных набегов. Друзья покойного нисколько не сомневались, что епископ отменит отлучение и весьма настаивали на том, чтобы он это сделал, дабы умершего можно было с подобающими почестями, после торжественной заупокойной службы с последующим отпеванием похоронить в фамильном склепе, который является одним из самых замечательных памятников в церкви св. Петра. Однако вся территория епархии уже так долго подвергалась опустошительным набегам, что епископ решил непременно преподать урок аристократам-грабителям и отказался не только отменить отлучение, но и разрешить обычную погребальную церемонию. Тем не менее, вопреки его указаниям, в город походным строем вошла вооруженная группа солдат и похоронила тело своего отлученного предводителя в гробнице, тщательно закрыв ее и замазав известкой. Однако наутро труп нашли на рыночной площади обнаженным, в синяках и кровоподтеках, словно его вышвырнули из церкви, взломав гробницу, хотя не было никаких следов того, что ее вскрывали или вообще прикасались к ней. Солдаты, похоронившие своего предводителя, открыв гробницу, обнаружили там лишь саван, в который изначально был закутан труп. Они вторично похоронили мертвое тело, опечатав церковь и заперев ее на засовы, так что никто не мог в нее войти. Но на следующее утро труп оказался вышвырнут еще более дерзко, чем прежде. И все-таки его погребли в третий раз — с тем же успехом. Так повторялось в целом не меньше пяти раз, и наконец солдаты взяли эту жалкую гниющую падаль и, как могли, свалили ее в наспех вырытую глубокую яму где-то в укромном месте вдали от освященной земли. Это жуткое происшествие наполнило сердца окружающих таким трепетом, что соседние бароны все как один смиренно направились к епископу и заключили договор, самым торжественным образом поклявшись уважать все церковные привилегии и во всех отношениях изменить свою жизнь.
Весьма примечательный эпизод рассказывается в православных Минеях,[177] т. е. в собрании из двенадцати книг — по одной на каждый месяц — которое содержит тексты церковных служб для отправления неизменных ритуалов и некоторым образом соответствует Propiuum Sanctorum в католическом требнике. Правда, эта легенда представляет определенные сложности, которые будут рассмотрены позднее, но ее, безусловно, следует здесь воспроизвести, чтобы проиллюстрировать крайнее и, разумеется, преувеличенное отношение греков к отлучению от церкви. Некий отшельник, инок из пустыни возле Александрии, за отказ в чем-то повиноваться архимандриту был отлучен им от церкви, в результате чего покинул монастырь, оставил пустыню и подался в город. Но едва монах успел туда явиться, как его схватили по распоряжению губернатора, раздели и попытались склонить к жертвоприношению идолам в языческом храме. Монах отказался, за что его долго и безрезультатно истязали и в конце концов казнили: обезглавили, а тело выбросили за городские стены на съедение диким зверям. Однако христиане, подобрав ночью труп инока, забальзамировали его, щедро умастив благовониями, завернули в саван и с почестями похоронили в церкви на почетном месте, ибо считали его, и не без оснований, мучеником. Но в следующее воскресенье, когда дьякон произносил ритуальную формулу, призывая оглашенных и всех, кому не положено присутствовать, покинуть церковь, к печальному удивлению всех присутствовавших, гробница вдруг раскрылась, и труд мученика покинул ее, а после его видели тоскливо сидящим на задворках церкви в кустах. По окончании мессы тело инока, вернулось в гробницу.
Вся община была охвачена трепетом и смущением. Одна необыкновенно благочестивая монахиня-василианка молилась и постилась в течение трех дней, после чего ей явился ангел и поведал, что с монаха до сих пор не снято отлучение за неповиновение своему настоятелю и что он будет оставаться отлученным, пока настоятель лично не освободит его от наказания. После этого группа уважаемых людей направилась в тот монастырь и попросила архимандрита произнести формулу освобождения от наказания. Святой старец поспешил вместе с ними в церковь; там они открыли гробницу и совершили полный ритуал снятия наказания.
В этой истории есть кое-какие детали, которые выглядят весьма подозрительно. Во-первых, в тот период, когда пристанищем монахов была пустыня, полоса гонений на них, во всяком случае, когда речь идет об Александрии, была уже в прошлом. В городе существовала полная веротерпимость, и, разумеется, если бы и возникали какие-либо преследования, то подавлялось бы не христианство, а языческие ритуалы и закрывались бы языческие храмы. Христианство в том веке почиталось в масштабах всего Египта, и Александрия была одним из оплотов этой религии. Во-вторых, монахи-пустынники не являлись членами какой-либо определенной религиозной общины с настоятелем во главе — они были скорее одиночками-отшельниками, не принадлежавшими к религиозным кланам, и ни один отшельник не властен был отлучить от церкви своего собрата. В-третьих, не приводится никаких подробностей относительно того, по каким причинам этот монах мог навлечь на себя высшее отлучение, а именно оно, будучи самым серьезным из всех наказаний, и является той разновидностью отлучения, которая исключает из участия в святых таинствах. Правда, возможно, что если бы какой-нибудь инок нарушил обеты, ушел из монастыря, отказался от монашеской одежды и, презрев заповеди церкви, подался бы в многолюдный город и стал бы там жить как мирянин, жизнью далеко не суровой, то таким поведением этот человек, вероятно, вызвал бы большой скандал и действительно мог бы навлечь на себя высшее отлучение. Однако в случае с этим иноком ничего подобного не произошло, у нас нет сведений об отягчающих обстоятельствах; к тому же следует помнить, что в тот период, к которому повествование относит описанные события, отшельники-пустынники не были, как современные монахи, связаны обетами постоянства[178] и повиновения настоятелям, а настоятели не имели права приговаривать к высшему отлучению.
177
Menaion (от греч. «месяц») — название каждой отдельной книги богослужений, которые принято называть Menaia — «минеи». Первое издание осуществили Андреа и Джакобо Спинелли в Венеции в 1528–1596 годах; переиздание происходило на протяжении 1596–1607 годов. Последние издания на греческом языке вышли в свет в Венеции в 1873 году (православный ритуал) и в 1888 году — в Риме (униатский ритуал).
178
Обет оседлости, «stabilitas loci», который обязывает монаха жить в конкретном монастыре, в котором он дал этот обет. На принесении подобного обета настаивал св. Бенедикт, который весьма существенно изменил существовавшую практику и положил конец засилью «сарабаитов» и «гировагов» (Saraabaites et Gyrovagi) — тех, кто не способен удержаться на одном месте; на таких людей святейший патриарх яростно обрушивается в первой главе Устава.