В подтверждение ее собственным мыслям, хохмач Потешник, завороженно глядя на владыку Арагонии с неменьшим благоговением, замер рядом с Эрейдой. Как его спутница, он не мог чувствовать силу дара этого великого чародея, но иногда достаточно одного только взгляда, чтобы понять, каков истинный мир внутри человека. Когда почтительные чувства к Лорду Аттему сменились стыдом за собственные поступки, хохмач опустил виноватый взгляд вниз. Ему было искренне жаль, что и он приложил руку к осуществлению злобных планов Черного Короля, что помог Гримму добиться уничтожения врага и господства в мире живых. Потешник еще раз вспомнил, ради чего сделал все это, но отчего-то теперь спасение собственного народа казалось ему слабым аргументом. Наверное, в душе он понимал, ничто не может жить свободно или уцелеть в борьбе за эту свободу, когда к власти приходит Тьма…
Слезы отчаяния крошечными бусинками катились по мертвенно-бледным щекам хохмача, как вдруг Потешник услышал трель, ласкающую его душу. Точно это было пение дивных птиц в яблоневом саду по весне, точно игра легкого ветерка в зарослях тростника или веселое журчание лесного ручья меж разноцветных камней. То был голос Д’Амары, голос Вечной Любви Творца:
— Они совершенно другие… Посмотрите, тот маленький братец плачет…
Дариана выступила из-за спины Игана и впервые предстала перед стороной противника. Она интуитивно шагнула навстречу Потешнику. Изумлению хохмача не было предела, до того Д’Амара была прекрасна. Он невольно поднес маленькую ладошку к собственному сердцу, словно боялся, что это сердце покинет его тело и останется с Д’Амарой. Но на деле он чувствовал, как в груди разливается приятное тепло. Эрейда испытывала нечто схожее при виде Дарианы Анвиль, но только в несколько раз сильнее, потому что могла еще и ощущать магию Д’Амары. Особую материю, которой Эрейда никогда бы не смогла завладеть при помощи своих уникальных способностей. И даже напротив, сердце сжималось страхом, что вдруг безграничная сила Вечной Любви коснется его своим священным светом. То был страх не самой Эрейды, нет, вне всяких сомнений, он принадлежал Властителю. Хозяин Мрачной Бездны всерьез боялся того, что никогда не сумел бы пленить, подчинить, уничтожить. Однажды он уже пробовал сделать все это, но даже темнейшая магия Тиары Вечного Заточения была развеяна силой любви Дарианы к Игану Аттему. Самой же Эрейде, вопреки воле Властителя, желалось открыть дорогу любви к собственному сердцу. И тогда проклятие с новой силой навалилось на бедную девушку. Взгляд ее синих глаз моментально потух, стал безжизненным по мере того, как надежда отступала все дальше под натиском сил Зла.
Тем временем Гримм тоже обратил взор на Дариану. Вид у колдуна был такой, будто он пытался прочесть мысли девушки. И даже в его суровых глазах теплилось чувство, даже его жестокое, мертвое сердце не могло унять трепетной дрожи, которую испытывало при одной только мысли о Д’Амаре. Опомнившись, Черный Король хитро улыбнулся Дариане и призвал свою страшную магию. В тот же миг, повинуясь владыке, в воздухе закружили Грифоны и тотчас кинулись к земле. Чернокрылые твари охватили кольцом семерых волшебников и незримую Нициферу. Не успели они сложить крыльев, как Дариана, воздев руку к небу, явила огненное кольцо, из которого один за другим вылетали Фениксы.
Яркие золотые птицы с длинными густыми хвостами вмиг устремились к Грифонам, а над равниной разлилась их дивная песня, заставившая чернокрылых тварей отступить. Еще какое-то время Фениксы кружили над головами Дарианы и ее друзей, а потом вернулись в огненное кольцо.
Гримм заулыбался еще шире. Вероятно, выходка с Грифонами была направлена на то, чтобы вызвать у повелительницы огня хоть какие-то чувства, добиться внимания. Однако Дариана так и не взглянула в сторону Черного Короля, ее внимание снова принадлежало маленькому незнакомцу в забавных желтых башмачках и шляпе с широкими полями, стоящему рядом с Эрейдой. Он отчего-то смотрел на нее взглядом, полным горьких слез.
Потешник стоял вытянутый по струнке, сжав маленькие кулачки на груди. Он до сих пор не мог поверить в то, что только что увидел, не мог убедить себя, что все происходящее реально. Он машинально снял с кучерявой головы свою широкополую шляпу и бережно коснулся сияющего золотом пера. Тихо-тихо хохмач прошептал: