Слишком скоро, однако, на сцену явилась мрачноватая фигура некого Гварини, аббата монастыря Сен Мишель де Кукса, недалеко от Прада во французских Пиренеях.[27] Мы не можем сказать, насколько виновен этот человек за последующие действия дожа. Возможно, он был агентом императорского двора, где неуспокоившаяся Вальдрада выдвинула еще один иск к Венеции, и в этом ей с энтузиазмом помогал зять, Витале Кандиано, патриарх Градо. Возможно, он был просто одним из добросовестно заблуждавшихся средневековых священников, чей идеальный мир ограничивался огромным монастырем. Всю свою жизнь он убеждал то одного, то другого властителя уйти в монастырь. Впрочем, может, Гварини не был ни тем, ни другим.
Петр Дамиани, самый немилосердный из всех святых, считал, что всему виной были угрызения совести самого дожа, которого он обвинял в соучастии в заговоре против его предшественника и в разрушении Дворца дожей. При первом визите Гварини в Венецию в 977 году его увещевания — если действительно они имели место — не возымели действия. Год спустя, однако, под предлогом паломничества в Иерусалим аббат снова приехал, и на этот раз преуспел. Это был плохой год. Оппозиция плела интриги как в самом городе, так и за его стенами. Всем очень не понравилась десятина, и хотя Пьетро Орсеоло платил, как и прежде, он, без сомнения, понял, что щедрость и популярность — две разные вещи. Возможно, он начал подозревать в себе недостаток сил сопротивляться давлению, которое на него оказывалось. 1 сентября 978 года он принял легкое решение и сбежал. Под покровом темноты, в сопровождении зятя, Джованни Морозини, и некого Градениго — скорее всего, того, кто похоронил трупы Кандиано за два года до этого, — он перебрался через лагуну в Сант-Иларио, где их уже поджидали лошади. Перед побегом он сбрил бороду и ушел никем не узнанный. Через несколько недель бывший дож был уже в безопасности, в аббатстве своего друга. Он прожил там еще девять лет, там же. вплоть до 1732 года, хранилось его тело. В том году после канонизации его мощи по приказу Людовика XV вернули в Венецию.
Правление приемника Орсеоло, слабого и, возможно, больного Витале Кандиано,[28] было лишь междуцарствием. Пробыв четырнадцать месяцев в этой должности, он удалился в монастырь и оставил трон еще одному члену своей семьи — Трибуно Меммо, или Меньо. Сказать о нем нечего, разве только что он был неплохим огородником и зятем убитого Пьетро. Этот факт не помешал ему после вступления в должность в 979 году объявить всеобщую амнистию тем, кто сбежал после убийства. Но если он надеялся тем самым восстановить мир в лагуне, то это ему не удалось. Венецию по-прежнему раздирала междоусобная борьба двух главных партий, сторонников Восточной или Западной империй. С одной стороны были Морозини, защитники старых связей с Византией, с другой — Колоприни, надеявшиеся на Западную империю и ее энергичного молодого императора Оттона II.
Оттон наследовал своему отцу в 973 году в возрасте восемнадцати лет. В последующие семь лет активно укреплял свое положение к северу от Альп, затем, в декабре 980 года, разгневанный и встревоженный набегами сицилийских мусульман в Апулию и Калабрию, он пошел на юг, в Италию, с целью окончательного освобождения полуострова от сарацин. Тот факт, что осажденные провинции в юридическом смысле были частью Византийской империи, не сильно его беспокоил. Его жена Феофания была сестрой двух совместно правивших императоров Византии — Василия II и Константина VIII, которые были слишком заняты внутренними проблемами, чтобы уделять внимание этим отдаленным и сравнительно неважным для них землям. Кампания шла успешно, но летом 982 года возле Стило на пути на юго-запад, в Калабрию. Оттона застиг врасплох отряд сарацин. Его армия была разбита наголову. Самому ему удалось, изменив внешность, спастись на проходившем корабле. Когда корабль подходил к Россано, император спрыгнул за борт и поплыл к берегу.
Его решимость осталась непоколебимой: в следующем июне он затеял в Вероне новую кампанию и возобновил договор с Венецией о торговле и обороне. Сделал он это, по всей видимости, с открытой душой, однако вскоре после этого к его двору явилась группа венецианцев под предводительством Стефано Колоприни. На площади Сан-Пьетро ди Кастелло Стефано убил одного из членов фракции Морозини, а потому вынужден был бежать, спасая жизнь. Сейчас он явился к Оттону с предложением. Несмотря на растущую мощь, Венеция до сих пор зависела от материка в отношении коммуникаций и снабжения. Если связь прервать. Венеция вынуждена будет принять Колоприни в качестве своего дожа, и он сделает город зависимым от империи. В этом случае весь венецианский флот будет в распоряжении Оттона, и он воспользуется им для следующей кампании против мусульман.
Амбициозный молодой император не мог удержаться от соблазна: ну как не прибавить к короне самый яркий драгоценный камень! Договор, который он только что продлил, был забыт. Вместо этого он объявил о немедленной блокаде республики. Его вассал, герцог Каринтии, по приказу императора закрыл Верону, Истрию и Фриули для торговли с Венецией, а Колоприни со своими соратниками занял стратегические позиции у дорог и рек. Осень сменилась зимой. Венеция еще не оправилась от потрясений предыдущих семи лет. Она была деморализована междоусобицами, к тому же Венецией управлял нерешительный и слабый дож. Ей угрожала двойная опасность — голод и завоевание империей. В одном отношении кризис был даже значительнее, чем в те времена, когда ей угрожал Пипин, а позднее — венгры. Тогда, по крайней мере, ее защищала окружающая коварная лагуна с отмелями и течениями, известными только местным морякам. На этот раз нападающими были сами венецианцы, и лагуна для них не являлась тайной. А сколько агентов и сторонников оставили они в городе? Охваченное паникой население напало на дома, которые оставил Колоприни, и полностью их уничтожило. Женщин и детей взяли в заложники. Затем, не зная, что предпринять, они стали ждать ответного нападения.
Этого не случилось. Стефано Колоприни внезапно скончался, а за ним в декабре того же 983 года последовал в могилу и сам император Оттон. Молодого человека, которому было всего 28 лет, погубила слишком большая доза лекарства (четыре драхмы алоэ). Мать императора, Аделаида, стала управлять от имени трехлетнего внука. Она, возможно, и продолжила бы блокаду, если бы не сильное влияние вдовы Оттона, Феофании, с которой она делила регентство. Самое большее, чего она могла достичь, это амнистии для сторонников Колоприни, которым было разрешено вернуться в Венецию. Лучше бы они не делали этого. Их старые враги, Морозини, не забыли о своем убитом родственнике и поклялись отомстить. В 991 году они напали на троих Колоприни, когда те садились на корабль возле заново отстроенного Дворца дожей. Их проткнули мечами, а тела сбросили в воду.
Несправедливо было бы обвинять в этом Трибуно Меммо. Он и в самом деле был родственником Морозини по линии жены. Когда Джованни Морозини вернулся в Венецию, устроив своего тестя в монастырь Сен Мишель де Кукса, то, став и сам монахом, стал подыскивать место для будущего бенедиктинского монастыря. Дож предложил ему маленький остров напротив дворца, известный ранее как Кипарисовый. Теперь он называется Сан-Джорджо Маджоре. Взгляды Меммо были известны, однако он отличался миролюбием, мягкостью, и после десятилетия относительного спокойствия ему менее всего хотелось видеть свой город раздираемым междоусобицами. Однако его осуждали, осыпали бранью, пока ему не осталось ничего другого, как последовать за двумя своими предшественниками. Он тоже удалился в монастырь, на этот раз — в монастырь Сан Дзаккария. находившийся за его прежним дворцом. Там он и закончил в безвестности свои дни.[29]
27
Монастырь был уничтожен во время Французской революции, и хотя с тех пор был возрожден цистерцианцами, но уже не имел прежней славы. В музее «Метрополитен» в Нью-Йорке находятся реконструкции многих древних столиц.
28
Не следует путать с его тезкой, патриархом Градо. Родство с тем, более известным членом семейства, не установлено.
29
Довольно удивительно, что этому дожу, который был сразу же забыт, первому поставили памятник в Венеции, хотя этого момента и пришлось дожидаться почти 500 лет. В конце XVI века Палладио перестроил церковь Сан Джорджо Маджоре, и в ней, в нише над символическим саркофагом, установили бюст Трибуно в знак признательности за то, что именно ему Джованни Морозини был обязан основанием этой церкви.