Выбрать главу

Этого венецианцы боялись больше, чем чего-то другого. Их не успокаивало то, что они знали о самом Генрихе. Сын Барбароссы обладал отцовской решительностью и силой воли. Свою ненависть, однако, направил он не столько против городов Северной Италии, сколько против Восточной империи. Его цель была проста — уничтожить Византию, подчинить себе старую Римскую империю, усилить ее, добавив большое средиземноморское владение, после чего совершить еще один крестовый поход и захватить Святую землю. Всего несколько лет назад такая мечта показалась бы фантастической, даже абсурдной, но Комнинов больше не было, а семья Ангелов, занявших трон Константинополя, оказалась неспособной к эффективному правлению. В 1195 году император Исаак II после десяти лет хаоса был свергнут с престола. Брат Алексей, слабый и непредсказуемый человек, страдающей манией величия, заключил его в тюрьму. Хотя он был совершенно неспособен к принятию ответственных решений, его тем не менее короновали, и он вошел в историю под именем Алексея III.[78] Святую землю тоже, казалось, было легко завоевать. Саладин умер, без него армии мусульман больше не являлись тем грозным противником, каким были недавно.

В планах Генриха не было места для независимой морской республики, и если бы он добился успеха в своем первом амбициозном плане — а он вполне мог в этом преуспеть, — то Венеция наверняка стала бы одной из его жертв. К счастью для мира, этого не случилось. В 1197 году в возрасте тридцати двух лет он умер в Мессине. Спустя несколько месяцев за ним последовала его жена Констанция, оставив пятилетнего сына Фридрихи на попечение папы Иннокентия III.

Две империи остались без правителей, а норманнская Сицилия прекратила свое существование. В Германии началась война за имперское наследие, а Англия и Франция также — хотя и не с такой яростью — занялись проблемами наследования в связи со смертью в 1199 году Ричарда Львиное Сердце. Папа Иннокентий обнаружил, что в Европе у него нет соперников. По поводу Византии он не испытывал сильных чувств, зато проявлял энтузиазм в отношении крестовых походов. Трудность заключалась в отыскании подходящих лидеров. Смерть коронованных особ его не волновала. Опыт показал, что короли и принцы, возбуждавшие национальное соперничество и беспокоившиеся о протоколах и процедурах, создавали больше шума, чем следовало. Несколько крупных аристократов замечательно подойдут для достижения его цели. Иннокентий оглядывался по сторонам в поисках кандидатов, когда к нему пришло письмо от графа Тибальда Шампанского.

Как-то раз, в сентябре 1197 года, правитель Заморья Генрих Шампанский проводил смотр войск из окна своего дворца в Акре, когда к нему в комнату вошла делегация из местной пизанской колонии. Он обернулся, чтобы поприветствовать их, и машинально отступил назад. Карлик Скарлет в попытке удержать Генриха ухватил его за одежду, но было слишком поздно. Вместе они рухнули из окна. Скарлет отделался переломом ноги, а Генрих погиб.

Два года спустя младший брат Генриха Тибальд проводил турнир в замке Экри на Эне. Из-за своей юности — тогда ему было лишь двадцать два года — Тибальд не сопровождал Генриха в Святую землю, но, поскольку являлся внуком Людовика VII и одновременно племянником Филиппа Августа и Ричарда Львиное Сердце, крестовые походы были у него в крови. Энергичный и амбициозный юноша был к тому же религиозным фанатиком. Во время турнира к нему и его друзьям обратился знаменитый проповедник Фулько Нельи.[79] Священник ездил по Франции и призывал людей в новый поход на Восток. Молодые люди тут же откликнулись. К папе Иннокентию немедленно прибыл гонец и объявил об их согласии. Другие поспешили к принцам вроде Тибальда — во Францию, Германию и Фландрию — добиваться их участия в походе. Реакция была положительной: молитвы папы Иннокентия исполнились.

Главной проблемой был способ передвижения. Ричард Львиное Сердце, прежде чем покинуть Палестину, высказал мнение, что самым слабым местом мусульманского Востока был Египет, и именно туда должны быть направлены в первую очередь следующие экспедиции. Из этого ясно следовало, что новая армия должна переправляться по морю, и ей потребуются корабли, а столько кораблей можно получить лишь в Венецианской республике.

В 1201 году, в первую неделю Великого поста, группа из шести рыцарей во главе с Жоффруа де Виллардуэном, маршалом Шампани, явилась в Венецию. Свою просьбу они изложили на заседании Большого совета. Ответ они получили через восемь дней. Республика обязалась предоставить сроком на один год суда для перевозки 4500 рыцарей и столько же коней, а также 9000 оруженосцев и 20 000 пеших воинов вместе с оружием и снаряжением, а также съестными припасами, которыми она бралась снабжать войска в течение 9 месяцев. Цена составит 84 000 серебряных марок.[80] Кроме того, Венеция принимала обязательства снарядить на годичный срок за свои средства пятьдесят полностью экипированных галер при условии, что она получит половину всех завоеванных территорий.

К счастью для потомков, Жоффруа оставил полный отчет не только о самом походе, но также и о приготовлениях к нему. Мало кто из его современников мог бы сделать лучший отчет. Старофранцузский, на котором он пишет, по мнению одного английского историка, является «самым восхитительным средством выражения, который когда-либо видел мир», а Гиббон более точно называет его «грубой идиомой его века и страны». Однако стиль Жоффруа обладает ясностью и энергичностью. На первых страницах своих хроник он дает нам глазами очевидца описание венецианской демократии, такой, какой она была в действии, Дож Дандоло, оказывается, прежде чем принять решение, несколько раз консультировался с Советом сорока, с прегади и Большим советом. Но в деле такой важности необходима была и ассамблея глав семейств — аренго. Итак, пишет Жоффруа:

Он собрал по меньшей мере десять тысяч человек в церкви Святого Марка, самой красивой в городе. Отслужили мессу и обратились к Богу, чтобы он их наставил. После мессы дож созвал послов и наказал им, чтобы они сами просили народ принять участие в походе. Жоффруа де Виллардуэн, маршал Шампани, выступил с речью… Тогда дожи люди воздели руки и закричали, как один человек: «Мы согласны! Мы согласны!» И таким громким был крик, что, казалось, земля дрожит под ногами.

На следующий день были заключены контракты. Жоффруа мельком отмечает, что все соглашения упоминают Египет как конечную цель. Разъяснений не дает, возможно, он и его коллеги боялись — оказалось, не зря, — что такая новость не будет популярна у рядовых крестоносцев: для них главной целью был Иерусалим. Они не видели причин тратить время на что-то другое. Более того, египетская экспедиция наверняка означала опасную высадку на враждебном берегу. Это вовсе не спокойный спуск якоря в христианской Акре и возможность отдохнуть от путешествия, прежде чем броситься в бой. Венецианцы, со своей стороны, были бы рады участию в обмане, поскольку у них был собственный секрет: в самый момент заключения переговоров их послы были в Каире и обсуждали чрезвычайное выгодный контракт с наместником султана, которого вскоре после того заверили, что у Венеции нет намерения напасть на Египет.[81]

Такие размышления, однако, не могли помешать сборам в поход: ведь там можно будет захватить куда большую добычу, поэтому было решено, что крестоносцы соберутся в Венеции в день святого Иоанна. 24 июня 1202 года. Флот будет их ждать.

Как Энрико Дандоло удалось отговорить франков от уже поставленной цели, мы так и не узнаем. Возможно, он и его приближенные были ответственны за распространение слухов относительно намерений крестоносцев, и о них узнали в странах Запада. Такие вещи становятся известны в удивительно короткое время. Но если он надеялся, что реакция на эту новость заставит предводителей изменить свое мнение, то он ошибался. От своих намерений отказались наемники. Многие, услышав об этом, отказались от похода, другие решили во что бы то ни стало идти в Палестину и искать корабли в Марселе или портах Апулии. В назначенный для встречи в Венеции день армия, собравшаяся в Лидо, насчитывала менее трети ожидаемого.

Для тех, кто пришел, как и планировалось, ситуация была высшей степени неловкой. Венеция исполнила свою часть сделки: флот стоял в ожидании крестоносцев. Ни один человек, по словам Жоффруа, не видел ничего прекраснее, только вот флотилия была в три раза больше, чем требовалось для собравшихся на берегу людей. В таком маленьком составе крестоносцы не могли надеяться заплатить венецианцам деньги, которые им пообещали. Нынешний их предводитель, маркиз Бонифаций Монферратский (Тибальд Шампанский умер в предыдущем году вскоре после возвращения), прибыл в Венецию дольно поздно и тут же обнаружил, что экспедиции грозит провал. Венецианцы не только отказывались выпустить из порта хотя бы один корабль, прежде чем им заплатят деньги, они даже угрожали не отпустить провизию ожидавшей армии — угроза тем более серьезная, что армия была заперта в Лидо и солдатам запрещено было входить в город. Эта мера, следует отметить, была не столь уж чрезвычайной, напротив, при таких обстоятельствах венецианцы проявили обычную предосторожность: нельзя было допустить нарушения мира или распространения болезней. Атмосферу это, впрочем, вряд ли улучшило. Бонифаций опустошил собственные сундуки, многие рыцари и бароны поступили так же, и каждому человеку в армии пришлось отдать то, что он мог, но общая сумма, включая золото и серебро, все же была на 34 000 марок меньше того, что требовалось.

вернуться

78

Никита Хониат написал о нем: «Какую бы бумагу ни поднес кто императору, он тотчас ее подписывал; будь там бесконечные вопросы, или бессмысленный набор слов, или требования просителя, чтобы море пахали, а по земле плавали, а горы переставили на середину моря, или, как в басне говорится, чтобы Афон поставили на Олимп».

вернуться

79

Фулько Нельи привлек к походу 200 000 воинов и собрал огромные денежные средства.

вернуться

80

Марка была мерой веса, а не монетой и отличалась от региона к региону.

вернуться

81

Это утверждение не может быть доказано. Договора не существует, и, хотя свидетельство, что он был, очень похоже на правду, есть проблема с определением точной даты. Однако большинство современных историков убеждены: нет ничего невероятного в двойной игре венецианцев в то время.