Конфликт, вызванный завещанием Никомеда I и его произвольной трактовкой заинтересованными сторонами, получил неожиданный отклик спустя приблизительно тридцать лет после его окончания. В 220 г. во время войны между Прусием I и византийцами последние решили дестабилизировать положение своего врага, вызвав из Македонии нашедшего там убежище Зипойта (Тибойта), сводного брата Зиэла (Polyb., IV, 50, 1). Византийцы, как сообщает Полибий, намеревались выдвинуть его в качестве претендента на вифинский престол: (οἱ δὲ Βυζάντοι... ἐπί τε τὸν Τιβοίτην ἐζαπέστελλον... ἐδόκει γὰρ οὐχἧττον ἡ Βιθυνῶνἀρχὴ Τιβοίτῃ καθήκειν ἤ Προυσίᾳ διὰ τὸ πατρὸς ἀδελφὸν αὐτὸν ὐπάρχειν τῶ Προυσία - IV, 50, 8-9). Из источника, впрочем, отнюдь не следует, что династические права Зипойта были предпочтительны[88]; скорее, они признавались лишь византийцами, чью акцию Д. Браунд расценивает как продолжение прежних опекунских обязательств, включавших в себя "предоставление военной силы против узурпации"[89]. Мнение Ф. Уолбэнка, будто бы ни Зиэл, ни Прусий I не имели законного царского титула, о чем свидетельствует оказанная Зипойту поддержка, не кажется убедительным: события конца 250-х гг. уже потеряли свою актуальность, а действия византийцев и Македонии следует рассматривать как попытку воспользоваться сложившейся на тот момент внешнеполитической конъюнктурой, а не как проявление правовых норм, связанных с "внешним опекунством". Ни о каких волнениях в Вифинии, вызванных неожиданно возобновившимися претензиями Зипойта на престол, источники ничего не сообщают; скорее всего, их просто не было.
Другая ситуация, связанная с назначением царем своего преемника в обход старшего сына, создалась в 149 г. Прусий II, очевидно, не будучи уверен в действенности распоряжения, которое предоставило бы право на престол его младшим детям, родившимся от брака с дочерью или сестрой царя фракийского племени кенов Диэгила (App., Mithr., 6), решил прибегнуть к более простому, с его точки зрения, средству - тайному убийству старшего сына, Никомеда. Это решение могло быть составной частью своеобразной "панфракийской" политики, отдельные проявления которой, кажется, имели место во второй половине царствования Прусия II. Суть ее заключалась в династическом и внешнеполитическом сближении с фракийским властителем, в отходе от последовательного филэллинизма и в ориентации на интересы наименее эллинизированных слоев вифинского общества. Однако замысел царя не осуществился; Никомед II, пользовавшийся симпатиями вифинцев и поддержкой Пергама, сверг своего отца, а затем убил его[90].
Наконец, династический кризис, вызванный (при участии Митридата Евпатора) борьбой за престол между Никомедом Филопатором и Сократом Хрестом в 90-80-х гг., по крайней мере внешне вполне соответствует типичным для эллинистического мира "амфиметрическим" смутам (хотя в его развитии, как было показано выше, занимали определенное место и собственно фракийские устои).
Все эти разобранные выше сходные между собой события, видимо, имеют в своей основе связанные общим происхождением юридические нормы, регулировавшие порядок наследования царской власти и допускавшие возможность расчленения страны на отдельные области, которые передавались во владение тем или иным представителям царской семьи. При этом не исключалась вероятность "разделения" самой суверенной власти, хотя чаще верховное правление оставалось за одним из членов династии. Существование подобной практики, конечно же, никоим образом не способствовало сохранению стабильности внутри страны, хотя в отдельные моменты оно могло играть и положительную роль, приглушая остроту внутридинастических смут. Любопытно, что в чем-то сходное обыкновение разделения власти между представителями царского дома засвидетельствовано источниками в Македонии V в. до н. э. Так, свои "уделы" некоторое время имели братья македонского монарха Пердикки II (ок. 454-413 гг.), однако царями они не именовались (Thuc., II, 100, З)[91]. Еще более показательно существование института "двоецарствия" в Эпире, где его функционирование прослеживается гораздо отчетливее[92]; однако вряд ли здесь возможно говорить о каком-то генетическом родстве царской власти в Вифинии и Эпире. Скорее, нужно допустить, что появление близких по форме правовых установлений, регулирующих функционирование властных механизмов в двух государствах, было порождено некоторым сходством принципиально важных черт их исторического развития. Главной из них может считаться ограничение царской власти сильной племенной аристократией, способной оказывать непосредственное влияние на ход династических кризисов и реально контролировать состояние дел в государстве.
89
Braund D. Rome and the Frienly King. P. 146. При этом, как было отмечено ранее, само возвращение Зипойта было организовано, скорее всего, Филиппом V.
90
Интересно, что в ходе этих событий вновь возникла возможность разделения территории страны: Аттал II предложил Прусию II передать сыну часть своих владений (App., Mithr., 6). Трудно, однако, предположить, будто в случае удовлетворения этого требования произошла бы «легализация» царской власти Никомеда II (Ritter H. — W. Diadem und Konigsherrschaft. Munchen, 1965. S. 162): ведь речь шла только о предоставлении городов для жительства (ἐς ἐνοίκεσιν) и области для получения доходов (ἐς ἐφοδία). Юридическим основанием для такого решения могли бы служить не какие–то фракийские установления, а восходящее к Ахеменидам и унаследованное эллинистическими державами право царя дарить земли и города своим родственникам и приближенным (см.: Дандамаев М. А., Луконин В. Г. Культура и экономика… С. 149—150).
91
Cp.: Errington R. M. A History of Macedonia. Berkeley; Los Angeles; London, 1993. P. 15—16, 266—267. Уместно вспомнить здесь и концепцию Р. Биллоуза о «династическом поведении», присущем представителям македонской политической элиты и сыгравшей, с его точки зрения, немалую роль в формировании новых эллинистических государств в Малой Азии (Billows R. A. Kings and Colonists. P. 84—87).
92
См. подробно: Казаров С. С. Царь Пирр и Эпирское государство… 184—189, с обзором литературы по проблеме.