Этот краткий очерк, суммирующий результаты проведенного исследования, несколько отличается от распространенных в историографии оценок внешнеполитических действий вифинских царей, где, с одной стороны подчеркивается их преемственность (в основном в средствах и методах), а с другой - чересчур резко акцентируется разрыв между государственной деятельностью "великих царей Вифинии" (до Прусия I включительно) и их последователей[1]. Предлагаемый дифференцированный подход к политике каждого из вифинских монархов воссоздает картину сложную и, быть может, противоречивую, но все же, кажется, несколько более приближенную к реальности.
На протяжении IV-I вв. роль и место Вифинии в системе эллинистических государств - не только их международных отношений, но и в более широком, общеисторическом аспекте - определялись главным образом двумя факторами.
Это, во-первых, специфика Вифинии, сказывавшаяся в основном на ее внешней политике, - принадлежность к эллинистическим государствам "второго эшелона", так называемым малым монархиям. Она неизменно влияла на формирование внешнеполитического курса вифинских правителей, задавала масштаб и уровень целей, к которым они стремились, предопределяла особенности их деятельности на том или ином внешнеполитическом направлении.
Что же касается основных направлений внешней политики, то таковых на всем протяжении независимого существования Вифинского царства выделялось три. Первое из них было связано с необходимостью так или иначе противостоять притязаниям великих держав - империи Александра, государств диадохов, монархий Селевкидов, Антигонидов и Птолемеев, Рима. Второе направление задавалось борьбой с соседними малоазийскими государствами (прежде всего, Пергамом и Понтом) за спорные территории в Мизии, Великой и Малой Фригии. Наконец, немаловажное значение имели для вифинских правителей и взаимоотношения с греческим миром, включавшие в себя как агрессию в отношении эллинских колоний побережья Понта (Гераклея) и Пропонтиды (Византий, Калхедон, Киос, Мирлея), так и весьма активную филэллинскую деятельность.
В каждой из этих сфер приложения внешнеполитической активности вифинскими царями применялся комбинированный набор военных, дипломатических, пропагандистских средств, оказывавшихся, с их точки зрения, наиболее действенными в той или иной конкретной ситуации.
В эллинистическую эпоху Вифиния являлась неотъемлемым элементом системы международных отношений Средиземноморья, и потому любые события ее истории были прямо или косвенно связаны с происходившими в этой структуре изменениями. Вифинское царство играло своеобразную и многоплановую роль в формировании и поддержании силового равновесия в римско-эллинистическом мире.
Оно служило наиболее активным элементом системы баланса сил северо-западной Малой Азии, где ее оппонентами выступали независимые греческие города, использовавшие поддержку друг друга и иных государств. Это динамическое равновесие, существовавшее в течение долгого времени, было нарушено усилиями Прусия I. Вифиния занимала важную позицию в функционировании внутрианатолийского комплекса международных отношений, выступая наиболее последовательным противником Пергамского и Понтийского царств в периоды их резкого усиления, чреватого нарушением баланса политических сил на полуострове (или реально приводившего к нему, как в случае с Митридатовыми войнами). Наконец, Вифиния опосредованно влияла и на поддержание или смещение силового равновесия и в масштабе всего Восточного Средиземноморья, участвуя в борьбе великих держав между собой (или уклоняясь от нее), а на заключительном этапе своей истории превратившись фактически в буферное государство между Римом и Понтом.
Вторая особенность Вифинии должна быть расценена как имманентная черта эллинистического государства, которое сформировалось преимущественно на основе местных фрако-малоазийских элементов и потому избирательно воспринимало элементы греческой цивилизации и македонской государственности. Представляется допустимой несколько софистическая характеристика Вифинии как наиболее эллинизированного из наименее эллинизированных государств, поскольку еще М. И. Ростовцев и В. Тарн с полным основанием подчеркивали, что эллинизм пустил в Вифинии значительно более глубокие корни, нежели в соседних малоазийских монархиях[2] (даже при том, что эллинскому воздействию оказались подвержены по большей части только города и приморские области царства). Причину этого, быть может, следует видеть как в самом географическом положении Вифинии, с определенного времени сцособствовавшем различному по формам (в том числе и мирному) проникновению греков в страну (в отличие, например, от Великой Каппадокии), так и в том, что этнокультурное наследие Вифинии все же не было столь объемным и многообразным, как иранское, и потому местные правители не могли целенаправленно противопоставлять его эллинизму[3]. Роль архаических фракийских элементов в истории Вифинии не была столь значительной, как влияние исконных иранских начал на все стороны общественной жизни Понтийского или Каппадокийского царств, признаваемое ныне всеми исследователями. Особенно ярко это проявлялось в сфере идеологического обоснования царской власти и династической пропаганды, где претензии на родство с Ахеменидами имели приоритетное значение как для Митридатидов, так и для Ариаратидов[4]. Любопытно, что собственно персидский этнический элемент не был преобладающим в количественном отношении ни в Понте, ни в Каппадокии, но правящие династии этих государств эксплуатировали связанные с ним мотивы весьма умело и эффективно; вифинские же цари были лишены столь значительного источника для подпитки своего авторитета, и их пропагандистские акции такого рода должны были быть ограничены почти исключительно внутриполитической сферой (за исключением, быть может, гипотетически реконструируемых "панфракийских" устремлений Прусия II). С другой стороны, не столь мощным в Вифинии было и собственно эллинское политическое и культурное влияние, задававшее тон во внешней и внутренней политике Атталидов - постоянных конкурентов вифинской династии.
1
Meyer Ed. Bithynia. Sp. 517-518; SEHHW. Vol. I. P. 567-570; Vol. II. P. 826-827; Magie D. Roman Rule… Vol. I. P. 311; Kraay C. M., Davis N. The Hellenistic Kingdoms. P. 257—264; Harris B. F. Bithynia. Roman Sovereignty… P. 861; Hannestad L. «This Contributes in No Small Way…». P. 78, 83.
2
Ростовцев М. И. Понт, Вифиния и Боспор // РИЖ. 1917. С. 114— 115; Тарн В. Эллинистическая цивилизация. С. 161.
4
Panitschek P. Zu den genealogischen Konstruktionen der Dynastien von Pontos und Kappadokien // RSA. 1987-1988. Vol. XVII—XVIII. S. 73-95. P. 82-83.