Панегирик Присциана написан в гекзаметрах (312 стихов) с кратким посвящением в ямбическом сенарии. В посвящении автор отмечает нелюбовь императора к напыщенности и обещает говорить только правду.
Начав с упоминания о происхождении и роде Анастасия, Присциан кратко характеризует ужасное положение империи при Зеноне и славит Анастасия как посланного свыше спасителя из горнила бедствий. Он сравнивает его с лучшими императорами давнего прошлого и переходит затем к прославлению его победы над исаврами. Далее следует обзор его заслуг как правителя: запрещение доносов, облегчение налогов, восстановление правды в судах, постройки и сооружения на общую пользу, воздействие на нравы населения столицы, заботы об интересах науки и просвещения, внимание и щедрость к представителям науки. Он поминает о недавнем случае чудесного спасения Анастасия во время кораблекрушения (о чем не сохранили памяти другие наши источники) и в заключение поминает с уважением брата императора Павла, отмечает заслуги Ипатия, его племянника, и славит императрицу Ариадну за то, что избранием на царство Анастасия она была подательницей тех благ, которыми наслаждается империя.
В этом кратком панегирике выдержан спокойный твердый тон с печатью римского духа. Ожидать поэтического полета от ученого грамматика было бы неуместно; а отсутствие цветов красноречия и словесных прикрас, обычных в такого рода прозаических произведениях, сохранившихся от IV века, составляет его прямое достоинство.
Длиннее и цветистее панегирик, сказанный на греческом языке знаменитым ученым того времени, Прокопием Газским. Автор прославляет императора за те же дела и заслуги, что и Присциан, но останавливается на каждой из них в отдельности. Начав с похвалы родному городу Анастасия, Диррахию, его древнему роду и блестящему образованию, которое он вынес из своего дома, помянув затем о единодушии, с которым состоялось его поставление на царство, Прокопий обозревает удачные войны Анастасия на Востоке, славит его доблести как правителя, водворившего правду в судах, с благодарностью поминает о его финансовых реформах, хвалит за устранение кровавых зрелищ и запрещение пантомимов, разжигавших народные страсти, за сооружение Долгой стены и некоторые большие работы на общую пользу на Востоке и в том числе отстройку знаменитого маяка в Александрии, отмечает высоконравственный образ жизни, которым Анастасий подавал благой пример своим подданным, и заканчивает сравнением его с великими мужами древности: Киром, Агесилаем, Александром и Филиппом Македонскими, предсказывая ему вечную славу в потомстве. В этом панегирике чувствуется старая греческая школа, жившая преданием давних времен. Геракл, Писистрат, созданный Ксенофонтом Кир, царь персидский, — живые и привычные образы, среди которых вращается риторическая мысль автора.
Этот государь жил, как и Феодосий Младший, заодно со своим народом. С ним он всем сердцем разделял религиозные тревоги об истине христианского вероопределения. Если Присциан и Прокопий Газский славили Анастасия как правителя, отдавая должную дань признания его огромной энергии и пониманию задач своего времени, то в ту пору был другой человек, который ничего не сказал нам об Анастасии, но явился лучшим выразителем его времени в духовном отношении и отразил в своем творчестве эпоху высокого подъема религиозного духа, которым согрета была вся жизнь императора. То был Роман Сладкопевец. Монах, сириец по происхождению, диакон церкви в Берите, он переселился в Константинополь и остался жить при церкви Богородицы, носившей имя префекта Кира, современника Феодосия. Там получил он дивный дар песнопений и раскрыл его в богатейшем творчестве. Скудное позднейшее предание о жизни Романа закрепило его связь со временем Анастасия.[1445] По свидетельству сказания, Роману явилась во сне Богоматерь и, протянув к нему хартию, повелела съесть ее. То был канун Рождества Христова, и на следующий день раздалась на церковной службе его песня: «Дева днесь пресущественного рождает...» Он сочинил свыше тысячи кондаков, и подлинник его творений хранился в церкви, при которой он жил. По единогласному признанию современных ученых ценителей творений религиозной лирики, Роман Сладкопевец является первым по таланту среди всех церковных поэтов. В его религиозном экстазе пред ним выступают все великие образы Ветхого и Нового Завета. Своими духовными очами он видит всю славу Сиона, патриархов, пророков, Христа, Богоматерь, апостолов, мучеников, переживает в своем экстазе их чувства и славу, созерцает самого Бога. Высокий подъем религиозного чувства дает ему неистощимые красоты живого слова в тех восторгах благодарений и прославлений, которыми исполнены его песни. В это время тяжких и ожесточенных споров об истине диалектического изъяснения естества Богочеловека Роман в своем религиозном экстазе поднялся выше условных понятий и определений и с дивным дарованием поэта излил богатство религиозного чувства в своих навсегда живых творениях. Его дивный дар не могли не признать современники, но странная ирония судьбы не сохранила нам современных о нем сведений, и до недавнего еще времени ученые колебались в определении хронологии деятельности этого лучшего и наиболее возвышенного церковного христианского поэта.[1446]
1446
Заслуга установления хронологии Романа Сладкопевца принадлежит нашему славному византинисту В. Г. Васильевскому. Творениями Романа всю свою жизнь занимался Карл Крумбахер, имея целью представить критическое издание великого наследия. Но беспощадная смерть похитила его 1 декабря 1909 года. В русской ученой литературе разъяснению вопроса о хронологии Романа Сладкопевца посвящена статья проф. А. А.