В этих высказываниях Приска проявилась известная двойственность его мировоззрения: он видел и пороки общественного строя империи и преимущества быта варваров, но, оставаясь ромеем, не мог примириться с критикой существующих порядков, исходившей к тому же от перебежчика.
Приску свойственно благожелательное отношение не только к гуннам, но и к другим варварским народам, в частности к славянам[32].
Для социально-политических взглядов Приска симптоматична его враждебность к народным движениям, принимавшим зачастую религиозную форму. Во время восстания в Александрии в 543 г. Приск показал себя, судя по рассказу Евагрия, как благонамеренный чиновник, хитрый дипломат, православный христианин, помогавший правительству в борьбе с народным движением, которое проходило под монофиситскими лозунгами. В своем сочинении, однако, Приск не проявляет какой-либо религиозности, он скуп на сведения, касающиеся вопросов религии, далек от того, чтобы объяснять ход истории промыслом божьим[33], не склонен к суевериям.
Как и другим образованным писателям того времени, Приску свойственно пристрастие к античным реминисценциям. Повествуя о движении народов Востока и о смерти Аттилы, Приск находит аналогии у Геродота. Геродот был для него образцом, которому он подражал. Влияние Геродота сказалось не только в языке и стиле сочинения Приска, но и в привлечении им исторических аналогий для объяснения современных событий.
Приск не свободен от архаизирующих тенденций античной и ранневизантийской литературы; так, гуннов он называет скифами и т. п. Его язык порою архаичен.
Тем не менее Приск в своем сочинении дал удивительно жизненный и красочный рассказ о посольстве византийцев к Аттиле; по своей живости и величавой простоте он может сравниться с лучшими страницами античной историографии. Беспримерная для византийца объективность в отношении варваров, глубокое понимание исторического значения передвижения огромных масс людей (великое переселение народов), знание жизни, умение обобщить материал и выделить главное выдвигает труд Приска на одно из первых мест среди исторических источников V в. Недаром в последующее время сочинение Приска используют все византийские авторы, а современные ему западные хронисты отстают от него очень далеко, давая лишь краткие сведения о тех событиях, которые он описал с таким блеском.
Продолжателем Приска Панийского являлся сириец Малх Филидельфиец (V в.), уроженец города Филадельфии в Палестине. Ритор по профессии, он приобрел большую известность как софист и был преподавателем философии и ораторского искусства в Константинополе. Его перу принадлежит историческое сочинение «О событиях или делах византийских», тоже сохранившееся лишь в извлечениях позднейших писателей[34].
Сочинение Малха, по-видимому, охватывало всего 7 лет византийской истории (474–480 гг.) и делилось на 7 книг. В центре повествования — изобличение пороков императора Зинона, малодушие и преступления которого бичуются с удивительной смелостью[35], отчасти объясняемой тем, что труд Малха был написан уже после смерти Зинона, в правление императора Анастасия. Не менее критически относился Малх и к предшественнику Зинона — императору Льву, осуждая его за корыстолюбие и ограбление подданных, прежде всего горожан, «которых он лишал прежнего благосостояния»[36].
Защита интересов горожан, быть может, свидетельствует о симпатиях Малха к муниципальной знати, с которой обычно тесно была связана интеллигенция восточных городов.
Большое внимание в своем труде Малх уделяет описанию народных движений при Зиноне. Ненавидя этого правителя, историк отнюдь не сочувствует и народу, который для него всегда остается лишь «взбунтовавшейся чернью». Малх сообщает ценные сведения о ненависти жителей Константинополя к исаврам и о попытках вождя готов Теодориха использовать недовольство столичного люда для захвата города[37].
34
Маlhi fragmenta. — HGM, I, p. 383–424 (далее — Maleh.); Mалх Филадельфией. Византийская история в 7 кн., в кн.: «Византийские историки», стр. 227–277.