Дигенис — типичный представитель провинциальной знати, он стремится сохранить независимость от императора. Оформлявшийся в годы острого соперничества между столичной и провинциальной аристократией (восстания Варды Склира, Варды Фоки) византийский эпос сохранил идеологию провинциальной военной знати, ревниво оберегавшей свою независимость от центральной власти.
Эпос о Дигенисе хорошо знали и в Древней Руси: вероятно, уже в XII–XIII вв. с какой-то не дошедшей до нас греческой редакции был сделан древнерусский перевод поэмы, известный под заглавием «Девгениево деяние»[961].
Значительный сдвиг в литературе, как уже было сказано, приходится на XI столетие; он связан с деятельностью трех больших писателей: Христофора Митиленского, Михаила Пселла и Кекавмена.
Анфипат Христофор Митиленский[962] был видным вельможей: он занимал пост судьи в фемах Пафлагония и Армениак. О его жизни мы почти ничего не знаем. Расцвет его творчества относится ко второй четверти XI в. Сюжеты своих стихотворений Христофор черпает не в сокровищнице античной литературы, не в патриотической традиции, а в обыденной жизни, окрашивая увиденное то мягким юмором, то едкой сатирой. Вот шествуют по городу ученики в день школьного праздника, одетые в роскошные костюмы. Христофор сравнивает этот экзотический маскарад с домом небрежной хозяйки, которая лишь к пасхе прибирает комнаты, оставляя их в другое время в пыли и паутине. Да и сами мальчишки не знали, как вести себя в маскарадной роскоши: переодетые царями и вельможами, они набивали рот сластями и лепешками. А назавтра, в обычный час урока, Христофор увидел недавних вельмож в будничных лохмотьях, их спины были украшены кровоподтеками от плетей учителя — и все вчерашнее показалось ему сном. В другом стихотворении поэт смеется над выскочками из народа, над неграмотными священниками: один из них — в прошлом моряк — вместо «придите, поклонимся» орет на всю церковь: «плывем, ребята!» (в подлиннике непереводимая игра слов); другой — когда-то трактирщик — выносит чашу с причастием, но в стиле прежней своей профессии похваливает «Это славное винцо».
Сатира Христофора становится суровой, когда он нападает на невежественных и жадных чиновников, подобных тому протоспафарию Василию Ксиру (буквально: «сухой»), который был наместником Греции: придя в страну, которая была «морем благ», он оставил ее после своего отъезда совсем «сухой». Христофор высмеивает и глуповатого монаха, собирающего бесчетные реликвии — останки святых:
Конечно, Христофор по-средневековому религиозный человек; он не сомневается, что бог может творить сверхъестественное, нарушая законы природы, и все-таки сомнения в справедливости установленного богом порядка закрадываются в душу поэта. Если мы все из одного праха и пыли, то почему же люди имеют неравную долю? Почему одни живут в роскоши, а другие жаждут крох с чужого стола? Христофору кажется, что земле опять грозит потоп — и тогда не окажется ни ковчега, ни нового Ноя. Вот тогда-то все будет перемешано, и наступит полное равенство.
Михаил Пселл, уже известный нам как видный ученый, наравне с Христофором Митиленским принадлежит к зачинателям нового периода в истории византийской литературы. Его «Хронография» — первый подлинный памятник византийской мемуарной литературы, где все восприятие действительно окрашено субъективизмом желчного и умного наблюдателя: Пселл безжалостно сдергивает покровы со святости дворцовой жизни, показывая читателю, как властолюбие, корысть или сладострастие направляли политику Константинополя. Его сарказм выливается не в ту патетическую декларацию, равно подходящую к любому времени, какую можно найти у ораторов и историков X в., но в серию конкретных образов, выражающих данную ситуацию, индивидуальность данного характера. Старой жеманнице императрице Зое нравилось поражать подданных своей красотой, однако она старалась подавлять свое тщеславие. Пселл находит для этой ситуации недобрую, но выразительную характеристику: если кто-нибудь, рассказывает он, делал вид, что он, как громом, поражен прелестью Зои, его награждали золотой цепочкой, но тех, кто, пытаясь выразить свой восторг, впадал в многословие, ждали железные цепи. И сразу становится осязаемым, ощутимым лицемерие византийского двора, где даже в лести надо было соблюдать установленные нормы.
962
Е. Kurtz. Die Gedichte des Christophoros Mitylenaios. Leipzig, 1903. См. о нем: Д. Шестаков. Три поэта византийского Ренессанса. Казань, 1906; Е. Fоllieri. Le poesie di Cristoforo Mitileneo come fonte storica. — ЗРВИ, 8/2, 1964.