Более того, в нарушение известного римского принципа superficies solo cedit «Земледельческий закон» разрешал владеть деревьями на чужой земле: земля могла принадлежать одному собственнику, а растущее на ней дерево — другому.
Соответственно этому «Земледельческий закон» устанавливает крайне низкие наказания за нарушение прав собственности: если крестьянин запахал и засеял чужое поле, то единственное, что ожидало его, — лишение урожая; он, как говорится в законе, терял свой труд и зерно. Даже тот, кто вырубил бы при этом чужие деревья, не подвергся бы большему наказанию. Иными словами, нарушение границ чужого владения не рассматривалось в Византии VIII в. как преступление, как деликт, ведущий к actio furti, иску за воровство, но лишь как нанесение ущерба[51]. Совершенно иными принципами руководствовались составители франкских правд, карая за запашку чужого поля или за похищение чужого колоса высоким штрафом.
Византийская община VIII в. — и это также отличает ее от позднеримской общины — была пронизана родственными связями. Она состояла не из одних малых семей, но также и из патронимии, т. е. из больших коллективов сородичей, ведущих общее хозяйство; в одном доме мог жить отец со своими женатыми сыновьями и замужними дочерьми, так что к столу собиралось 20–30 человек. Но даже и выделившиеся малые семьи не теряли связей с родичами, сохраняя какую-то часть наделов в совместном пользовании или ежегодно обменивая свои доли некогда общего участка. Упрочение родственных связей можно понять как результат распространения по территории империи массы варварских (в первую очередь славянских) племен[52].
Ощущая себя тесно связанными, византийские крестьяне нередко сообща предпринимали необходимые работы: общими силами устраивали водоем или выворачивали огромный камень. Деревня сообща нанимала сторожей, пастуха, а также мастеров для сооружения каменного моста, сообща устраивала праздники, ловила воров и уничтожала диких зверей, молила о дожде в засушливую погоду[53]. Община имела своих должностных лиц — старейшин и обычно свою часовню и своего священника, выходца из той же деревни.
Византийским крестьянам приходилось хозяйствовать на крохотных участках, так называемых хорафиях, расположенных по большей части в горах (удобных долин здесь мало) и отвоеванных у леса[54]. Воды не хватало: приходилось отводить каналы, орошавшие сады и поля, строить цистерны, где скапливалась дождевая влага. Кроме пшеницы, ячменя и бобовых, возделывали виноград и фрукты: яблоки, груши, гранаты, а также оливки, по неясной причине не упомянутые в «Земледельческом законе».
Система пахоты не изменилась, пожалуй, со времен Гомера. Плуг тянули волы — архаичная упряжка, которую надевали прямо на шею животного, не позволяла использовать лошадь для пахоты[55]. Плуг оставался легким, бесколесным, деревянным — скорее мы могли бы назвать его сохой. Железный сошник легко надевался и снимался; отвалов не было — византийский плуг не поднимал пластов, но лишь проводил борозду, и пахарю приходилось несколько раз проходить по полю: сперва вдоль, потом поперек. В плуг впрягали пару волов; возвращаясь с поля, пахарь переворачивал плуг и водружал его на спину животных. Кроме плуга, византийцы пользовались лопатой и двузубой мотыгой — преимущественно для обработки садов и виноградников.
Сеяли хлеба обычно осенью, когда улетали журавли, — в октябре или ноябре; некоторые сорта злаков, впрочем, высевали в феврале. Старинные первобытные табу дожили и до византийского времени: так, ни в коем случае нельзя было допустить, чтобы во время сева зерно коснулось бычьих рогов — иначе, согласно примитивным магическим ассоциациям, хлеб уродился бы жестким и несъедобным.
Убирали урожай в июле, жали серпами, а чтобы защитить левую руку, надевали на нее специальный нарукавник, сделанный иной раз даже из кожи. Связанные снопы отвозили на гумно, расположенное на высоком месте, открытом для ветров.
52
M. Я. Сюзюмов. О характере и сущности византийской общины по Земледельческому закону. — ВВ, X, 1956, стр. 36 и cл.
54
О земледелии и скотоводстве обширный материал собран: Ph. Коukоules. Vie et civilisation byzantines, v. V. Athenes, 1952, p. 245–330. К сожалению, Ф. Кукулес мало привлекал археологические данные.
55
Lefebvre de Noettes. Le systeme d'attelage du cheval et du boeuf a Byzance. — «Melanges Ch. Diehl», v. I. Paris, 1930, p. 183.