В изображении человеческого лица на первый план художник выдвигает его одухотворенность, самоуглубленную созерцательность, внутреннее величие, глубину душевных переживаний. Огромные глаза с экстатически расширенными зрачками, пристальный взор которых как бы завораживает зрителя, высокий лоб, тонкие, лишенные чувственности губы, — характерные черты портрета в византийском искусстве классического средневековья.
Впечатление пассивной созерцательности, замкнутости художественных образов достигается, кроме того, и применением византийскими мастерами особой колористической гаммы. Вместо античного импрессионизма с его тончайшей нюансировкой нежных полутонов с X в. начинают господствовать плотные локальные краски, наложенные декоративными плоскостями с преобладанием пурпурных, лиловых, синих, оливково-зеленых и белых тонов. С этой поры цвет мыслится как уплотненный свет, и задача художника — не воспроизведение реальных тонов, а создание отвлеченной колористической гаммы. Образ человека как бы окончательно застывает в величественном бесстрастии, лишается динамизма, олицетворяет состояние аскетического покоя.
Таким образом, господство религиозного мировоззрения и спиритуалистическая эстетика византийского общества, порожденная общественными отношениями средневековья, закономерно сделали невозможным появление реалистического течения в искусстве Византии. Сохранение эллинистических традиций, однако, не позволило окончательно дематериализовать человеческий образ. Применение эллинистической иллюзионистской техники не дало поглотить объем фигуры плоскостью, а восстановление античной системы пропорций воспрепятствовало растворению человеческого образа в абстрактной символике или геометрическом орнаменте. Некоторые материалистические черты в изображении человека и реального мира, его окружающего, порою, хотя и робко, пробиваются из глубин народного творчества Востока. Но они неизменно преследуются господствующей церковью и придворной аристократией.
Рафинированное искусство Константинополя, тесно сросшееся с придворным ритуалом и религиозным культом, выполняло в Византии важнейшие социально-политические и идейные функции. Подданных империи — христиан оно должно было наставлять в истинной вере, смирять их волю и отуманивать разум в мистическом экстазе, подчинять душу всеобъемлющей власти государства и церкви. Чужеземные же варварские народы оно призвано было ослеплять своей пышной роскошью и утонченным аристократизмом, внушать им преклонение перед величием Ромейской державы и православной церкви. В противовес индивидуализму античного миросозерцания, где в центре художественного творчества находилась героизированная личность, в Византии индивидуум растворялся в обществе, а идея величия в идеологии и искусстве прилагалась лишь к церкви, государству, императору.
Византийское искусство с X в. становится все более программным, строго регламентируется церковью и государством; его тематика и иконография подчиняются устойчивому канону, сюжетные новшества преследуются. Византийское искусство как бы закостеневает в гордом величии своего неизменного совершенства.
В этом, кстати сказать, состояло одно из важнейших отличий византийского искусства от художественного творчества Западной Европы раннего и классического средневековья. В Византии нивелирующая струя единого художественного стиля была значительно сильнее, чем на Западе, где царило многообразие школ и направлений, где более явственно сказалось влияние изменчивых форм варварского искусства. В то время как Запад жил многоликой художественной жизнью и там было столько же течений в искусстве, сколько крупных городов, богатых аббатств или замков владетельных феодалов, в Византии местные школы живописи или архитектуры большей частью подчинялись воздействию художественных норм столичного искусства. Если на Западе в живописи царила как бы анархия тематики, иконография менялась с калейдоскопической быстротой, постоянно рождались новые сюжеты, прославляющие местных святых, патронов феодальных княжеств или торговых городов, то в Византии раз созданная иконография, подчиненная дидактическим целям, оставалась почти неизменной на территории всей страны. Сковывающее воздействие традиционализма мешало саморазвитию византийского художественного творчества и, быть может, послужило одной из причин, не давшей искусству Византии подняться до вершин западноевропейского Ренессанса.